Довод Королей (Хроники Арции - 4)
Шрифт:
– Лумэны? А разве они еще есть?
– Ну, положим, Лумэны как таковые и впрямь кончились. И я не скажу, что меня это огорчает. Агнеса умерла, ты не знал?
– Нет. Давно?
– С полгода. В Сарриже. Говорят, совсем свихнулась перед смертью, собирала еду да прятала в постели, не позволяла до себя дотрагиваться, кричала, когда ее мыли и переодевали Плохая старость и плохой конец. Люди смерти боятся а смерть - что, мгновенная неприятность, а дальше или нет ничего, или же что-то новое. А такая жизнь... Но Дыню мне не жаль, - глаза графа холодно блеснули, - она заслужила все от
– О ком вы?
– Виконт Эмразский, он же Пьер Тартю. Ничтожество полнейшее, но для ифранцев чем гаже, тем лучше. Его матушка сплавила в Авиру после истории с Жоффруа. По мне, так если зарезал быка, режь и петуха... Незачем было его отпускать. Пьер Тартю - смешной претендент, но Орест его признал за Лумэна, а Орест сейчас сильнее Архипастыря. Да и "паучата" его кормят, а эти сквалыги ничего задаром не делают.
– Сигнор, а как Паук умер? Без него даже как-то непривычно.
– Как, как... От старости. Жаль, что не раньше. В один прекрасный день пришли к нему утром, а он холодный. Болтали, что, когда его обмывали да обряжали, боялись, что оживет и начнет ворчать, что дорого... Только я бы на твоем месте не очень радовался. Жером еще мальчишка, но его тетка-регентша...
– Жоселин?
– Она. Вся в отца удалась. Разве что моется чаще. Это крыса, Сандер. Умная, злая, расчетливая. У нее ни один паучий аур не пропадет, недаром папаша ее из всего выводка выбрал. И с Орестом она спелась. Тот в Архипастыри метит, а для избрания, как ты понимаешь, денежки нужны, и много. Конклав, он не травку кушает. Паучиха понимает, что перемирий скоро конец, а ты на них страху нагнал. Так что они постараются войны не допустить. Не мытьем так катаньем.
– С помощью Церкви и Эллы?
– Это еще полбеды. Боюсь, как бы яд и магию в ход не пустили. Жорж говорит, Орест вовсе обнаглел, но маг он сильный. Ну да хватит о них всех. И чего это меня за столом о всякой дряни говорить потянуло. Как тебе атэвский подарочек?
– Лучшего коня я не видел.
– Надо думать. Сын коня самого Усмана, брат коня принца Яфе, а про того говорят, что он родился в седле... Суриан, дары приносящих, не боишься?
– Нет.
– И правильно делаешь. Филипп доволен?
– Да.
– Вы не помирились.
– А мы и не ссорились. Я ему верен, он это знает.
– Ой, Сандер, Сандер, - Обен со стуком положил ложку на стол, - зря ты так. Я же не слепой. И Филипп не слепой. Видит, что у него есть полководец, протектор, даже политик, но не брат.
– Я не политик, граф.
– Политик, хоть и не интриган. Не будь ты политиком, ты б с эскотцами до сих пор мечом махал. Сговориться с Лосем и Лиддой не у каждого бы вышло. С Фронтерой-то у тебя как? Веришь им?
– Нет. Филипп зря подписал нотацию с Максимом. Теперь от него пять лет не избавишься. Лучше взять дарнийскую тысячу, чем за те же деньги пять фронтерских, да и Тодору плевать, кому его брат служит и за сколько.
– Ты прав. Дарнийцы берут дорого, но они слово держат и воюют отменно.
– Я для Игельберга прошу баронство.
– Филипп даст. Он
– Мне ничего не надо.
– А ты становишься жестоким.
– Обен, вы не понимаете. Я ХОЧУ все забыть, чтобы стало как раньше, но не могу.
– Как раньше не будет, - Обен смачно всадил нож в дымящееся мясо, - ты перерос Филиппа во всем. Думай о нем не как о старшем и сильном, а как о слабом. Ему никто, кроме тебя, не поможет. У тебя есть друзья и Арция, а у него что? Гастон, да две дуры на шее.
– И вы.
– Я не у него. И Мальвани, и Лось с Лиддой не у него. Подумай об этом на досуге. Жаклин-то как?
– Жаклин? Хорошо.
– А мои сорванцы?
– К Лосю поехали. Тот охоту затеял.
– Я завещание написал. Все, что у меня есть, между тремя внуками поровну, кроме этого дома. Он останется Луи.
– Обен!– Александр выглядел пораженным.– Как же так?
– А что?– хмыкнул Трюэль.– В восемьдесят лет завещание писать рановато, по-твоему? И не смотри на меня так.
Я еще лет пятнадцать протяну, не меньше. Просто дела порядка требуют.
2891 год от В.И.
29-й день месяца Копьеносца.
Оргонда. Лиарэ.
Нудный холодный дождь загнал под крыши всех, кого мог Мокрая, продуваемая всеми ветрами Лиарэ в зимнюю пору всегда выглядела неприглядно, но Сезар Мальвани не думал о затянувшемся ненастье, у виконта были куда более важные заботы, и первая из них касалась герцогини. По мнению Сезара, Марта слишком легко относилась к отвратительным слухам, без сомнения, возникшим по милости покойного Паука, но с его смертью и не думавшим затихать. Орест, с самого начала державший сторону Ифраны, твердо вознамерился превратить арцийскую жену Марка в еретичку, а то и Преступившую.
Это была даже не политика, это была ненависть, и можно было только догадываться о ее причине. Сезар не считал себя вправе расспрашивать герцогиню, к тому же вполне могло статься, что она сама ничего не знала. Виконт полагал, что Марта недооценивает угрозу. Мать считает, что презрение к опасности у Тагэре в крови, а Марта и Александр, каждый по-своему, но пошли в отца. Филипп и Лаура - те больше похожи на Фло, а в кого удался покойный Жоффруа, герцогиня Мальвани не знала, видимо, в каких-то предков, не отягощенных понятиями чести.
Через две кварты мать увидит Адану, и кто знает, когда они встретятся снова. В Оргонде душно, как перед грозой, и только Проклятый знает, когда она начнется.
Возвращаясь из порта, Сезар мысленно продолжал разговор с матерью. Она все понимает. Даже то, почему ее сын живет на чужбине, хотя святой Эрасти свидетель, как ему хочется домой. Но здесь отец, здесь война и здесь Марта, хотя лучше было бы ей согласиться с матерью и уехать в Арцию, якобы повидать братьев. Марта не хочет понимать, что Марк ей не защита, и она одна. Оргондские вельможи, даже лучшие из них, отступятся от герцогини, стоит Оресту повторить вслух то, что пока говорят лишь шепотом. С тех пор как глава антонианцев перебрался из Гайвэ в Лиарэ, Сезар Мальвани ни од ной ночи не спал спокойно. Этот лиловый мерзавец превращает веселый любвеобильный город в логово фанатиков, а Марк и в ус не дует.