Доводы нежных чувств
Шрифт:
Глава 28
Чёрный экипаж катил по центральной улице города. Мужчина на пассажирском сидении с длинными рыжими волосами, собранными у затылка чёрной лентой, в какой-то момент решил воспользоваться тем, что никто его не видит, и улёгся на сидении, подложив руку под голову. Хотелось наконец сбросить с себя маску дельца и отдохнуть. Заседание как обычно затянулось, за что больше некого было благодарить, кроме него самого.
Год назад Джона Коула большинством голосов избрали главой торговой гильдии. Трудно сказать, радовался он этому или нет. Внешне он никак не выказывал своего
Жизнь в фамильном особняке Коулов несколько месяцев назад потрясло неприятное событие — при кораблекрушении погибли дальние родственники Джона по отцу, которых он не знал и даже в глаза никогда не видел. Но, как бы то ни было, у них осталась дочь — шестилетняя Софи, опеку над которой предложили оформить Джону, как единственному родственнику, под угрозой сдачи девочки в приют для сирот. Коул пожалел несчастную и поселил в своём доме, обрекши и без того измученную потерей душу, на общество своей достопочтенной матушки.
Эмилия сразу невзлюбила девочку. Она восприняла её, как соперницу за внимание сына, как нахлебницу, присосавшуюся к её деньгам, в общем, поводов для ненависти было достаточно. Нельзя сказать, что Джон проявлял к бедняжке тёплые чувства, но всё же позволял бывать у себя в кабинете, когда работал, и в редкие выходные дни брал с собой на прогулку.
Софи грустила, когда он долго отсутствовал. Джон задерживался, чтобы поменьше видеться с материю. Мать злилась на них обоих и, не имея рычагов влияния на сына, срывала свою злость на девочке.
Эмилия изрядно постарела за эти два года. Голова покрылась сединой, лицо испещрили морщины страдания. Она не снимала траур по мужу, придававший образу ещё более мученический вид и даже не допускала мысли изменить что-то в своём облике, поведении и взгляде на мир.
— С тех пор, как ты появилась в нашем доме, — процедила она, стоя у окна гостиной. — Джон стал дольше задерживаться на работе, — она перевела гневный взгляд на девочку. Софи скромно сидела на узком диванчике, прижимая к себе пушистого плюшевого котёнка, с которым не расставалась. Она старалась не смотреть на женщину и прятала за густыми ресницами полные слёз серо-зелёные глаза. Что она могла ответить? Извиниться за то, что осиротела? В свои годы девочка искренне не понимала, чем могла не угодить этой даме. Эмилия снова прильнула к окну и через секунду, забыв о девочке, молча направилась к дверям. Экипаж главы гильдии остановился у самого крыльца. Джон легко соскочил с подножки и, не особо торопясь, направился вверх по лестнице. Он не успел снять пальто и переобуться, как к нему чёрной тучей подплыла мать.
— Почему так долго? — спросила она с вызовом.
— Конец квартала, — безучастно ответил мужчина, глядя на Эмилию сверху вниз.
— Как ты смеешь грубить мне? — женщина повысила голос.
— Даже не думал, —
— Ты мог бы просто быть повежливее со своей матерью!
Взгляд Джона упал за согбенно опущенную светло-русую макушку, украшенную голубым бантом, который слегка подрагивал. Софи продолжала сидеть на диванчике и старалась плакать как можно тише. Мужчина перевёл тяжёлый взгляд с неё на мать. Та не изменилась в лице. Она считала, что девочка вполне заслуживала её пренебрежительного отношения.
— Вы поужинали? — спросил он, продолжая свой путь к кабинету.
— Мы ждали тебя.
— Когда был обед?
— Как всегда, в половине первого.
— А сейчас, — Джон взмахнул рукой, чтобы взглянуть на наручные часы, — половина восьмого. Я многое могу понять, матушка, — проговорил он голосом, который не нужно было дополнять грозным выражением лица, чтобы понять уровень негодования говорящего. — Но не надо морить голодом ребёнка.
— Не смей мне приказывать, — Эмилия немного нервничала, когда сын начинал отчитывать её, не выражая при этом внешне ни капли возмущения. В её понимании такое поведение могло грозить непредсказуемыми последствиями, хотя Джон никогда не позволял себе открыто грубить и ругаться с матерью.
— Разве я приказываю, вам? — он был грозен в своём спокойствии. — Я прошу: не морите голодом ребёнка. Она маленькая, ей надо расти, ей нельзя болеть, иначе нам придётся вызывать доктора и платить ему за лечение. Вы же не хотите, чтобы я тратил на неё ваши деньги?
— Они не мои, — попыталась возмутиться Эмилия. — Это деньги семьи!
— А она, — Коул указал на голубой бантик над спинкой дивана, — тоже теперь часть семьи, хотите вы этого или нет. Идите ужинать. Немедленно, — он развернулся и скрылся в коридоре.
Прошло около часа. В тишине мрачного кабинета раздался тихий стук.
— Дядя, можно я побуду у тебя? — донеслось с другой стороны двери.
— Да, заходи, — Джон не поднял глаз от документов, над которыми работал. — Только играй тихо, пожалуйста.
Дверь медленно отворилась, маленькая Софи зашла, оглядываясь и закрыла за собой дверь. Она взглянула на дядю, который был занят работой и не поднимал на неё глаз, но ей хватало и того, что здесь, в его обществе было так тихо и спокойно, никто не ругал её попусту и не говорил, что она никому не нужна. Софи чувствовала, что дядя хороший и добрый, а больше ей ничего и не нужно было. Она села на пол, усадила рядом котёнка и принялась расчёсывать куклу, которую предусмотрительно захватила с собой.
— Дядя, — обратилась она к Джону, когда играть в парикмахера надоело. — Можно я посмотрю рисунки?
— Посмотри, — коротко ответил он.
Софи знала, где лежит папка. Она подставила к шкафу стул, забралась на него и вытянула с верхней полки чёрную папку, которая за эти годы заметно пополнилась. Девочка вернулась на пол к своим игрушкам и начала показывать кукле и котику красивые цветы, деревья и городские пейзажи. Она даже не замечала, с какой нежностью наблюдал за ней Джон с того момента, как девочка неуклюже подтащила стул к шкафу.