Дождь в полынной пустоши

Федорцов Игорь Владимирович

– Возражения?

Чистая профанация. Возразишь и тебе тут же объявят, таковые не принимаются и засчитают позорное поражение. С одной стороны хороший повод капитулировать не потеряв лица и не уронив достоинства.

– Нет, - согласился Колин с выбором. На его поясе болталась древняя железяка ужасного качества. Замена привычного ему шнепфера. И вовсе не из предвиденья осложнений поединка. Шнепфер в некотором роде не меч.

Маммар, присутствовавший на процедуре встречи противников, не упустил столь важную деталь. Возможно, потому что

прежде всего был воином и отменным фехтовальщиком.

Не выдержит и пары-тройки хороших ударов, - определил Исси низкое качество клинка унгрийца.
– Только-то? Весь в трюк позволить оружию сломиться?
– звучало убедительно, но некий осадок оставался. Слишком просто. Человек придумавший заполучить титул барона и землю, не может так поступить. Или все-таки может? Ведь часто мудрость там, где другие видят глупость.

– Место?
– потребовал канцлер от Колина.

– Надлежит проследовать за мной, - стандартно ответил унгриец.

По поводу места никаких расспросов. Оно может быть любым. Лишь бы выбирающий в состоянии туда прибыть. Если требование соблюдено, то и оппоненту нет причин там не находиться.

Воспользоваться приглашение не спешили. В делах земных суетность позволительна сколько угодно, а вот в делах связанных с небесами наоборот предосудительна.

В центр широкого людского круга выставили скамеечку для фрей Арлем. Исповедница немного волновалась. Ведь её слово в преддверии грозящей поединщикам гибели, весьма значимо.

– Саин Гусмар, - позвала она, и раскрыла на коленях Святое Писание.

Габор вступил в круг, подошел к фрей и опустился на колено.

– Укрепиться дух мой в делах Его..., - выхватил альбинос строку из плотного текста.

О чем они переговаривались отведенное на покаяние время, неслышно. И не должно. Зрители засвидетельствуют, правила соблюдены. Габор аф Гусмар получил напутствие от духовного лица. Грехи его сочтены и отпущены.

– Из всех кого наделил Он своей любовью, ему лишь вложил в руки меч и сказал... Верши от имени моего...

Этот стих отсутствовал на странице, ей ли не знать. Не отыскать его и во всем Писании. Не из Писания строка.

Откуда же?
– устыдилась Арлем собственного невежества.

– Жаль, для такого случая не предусмотрены розы, - отвлек Колин взволнованную фрей от переживаний.

– Что?

– Сейчас бы пригодились розы. Очень бы подошли к вашему изумительному сюркотту.

– Ваши мысли не уместны и праздны, - укорила Арлем.
– Может случиться сегодня вы предстанете перед Всевышним.

– И что? Ему роз точно не подарю.

Вы дерзки!
– обвинение не сорвалось с губ девушки. Что-то было в услышанной строфе необычного стиха. Подсказка к понимаю поступков Колина. Ключ к его вызывающей греховности на показ

– Что в вашем сердце Поллак?

– Подозреваю то же что у всех. Всякие милые глупости. Мы не можем жить разумом. Нам мало. Мы еще стараемся жить сердцем.

– Разве это плохо? Жить сердцем?

–

Чего бы хорошего?

– У большинства оно наполнено любовью к Всевышнему, - уверена фрей, но смущается наивности, детскости сказанного.
– Но очевидно, у вас для нее нет и малого уголка. Иначе бы вы стыдились поступать столь дурно.

– В моем сердце, эсм, много для чего не отыщется местечка. Приязни к Гусмару уж точно.

– А для чего отыщется?

– Вам обязательно знать?

– Да. Мой долг утишить боль ваших ран.... Ведь там, - Арлем приложила руку к левой стороне груди, - боль.

Фрей надеялась, что взяла верное направление разговорить Колина. Заглянуть святая святых, найти для него целительные слова.

– Дождь, - глухо произнес унгриец.
– Все время дождь. Беспрестанно.

– Дождь?
– не понимает Арлем связи.

– Варсана адхи тикта сунья. Дождь над могилами.

Сейчас, при не очень хорошем освещении, глядя в лицо фрей, Колин отмечал в нем приметные черты, в голосе знакомые интонации, даже жесты казались ему однажды видимыми. Там, куда закрыл себе доступ. Не забыть, но не вспоминать. Не отступиться, не повернуть назад, удовольствоваться ушедшим.

Разглядывая минувшее, не пропусти настоящего, - предупреждают мудрейшие. Он не пропустит. Не может пропустить.

В беспамятье, одно спасение - лицо фрей. Изумительно светлое, чистое, иконное.

Они похожи, - признавал он идентичность некоторых черт фрей и гранды. Свет дня и свет огня мешал это увидеть, но сейчас, когда полумрак убрал, скрыл множество лишних и отвлекающих деталей, смягчил контрасты, схожесть явна. Достаточно заподозрить родство.

– Вы не можете забыть утрату? Обратитесь к НЕМУ, утешиться...

– А почему я должен забывать? И к кому ОН будет апеллировать, не справившись.

Зачем я его слушаю? Что хочу услышать и услышу ли?
– метались мысли Арлем и зуделось захлопнуть Священную книгу, и закончить бесполезный разговор, и никогда не возобновлять.

– Вы не способны любить, - обвинила она. Посочувствовать уже не получалось.

– А вы?

– Речь не обо мне. Подумайте о своем будущем.

– Вы не представляете, сколько времени я посвятил, размышляя о нем.

Арлем опять растерялась. С унгрийцем у нее не получалось ровно ничего. Она не могла его ненавидеть ибо Всевышней завещал любить ближних. И не могла любить, Поллак отвергал Всевышнего и все что ей дорого и близко.

– Вы грешны... Я испрошу милости для вас, - завершила беседу Арлем.

– Испрашивали и не раз. Все на что он расщедриться...
– Колин поднял вверх ладонь, будто собирал дождевую воду.

Ей осталось только теряться в догадках, что унгриец скрывал от всех. Куда не допустил, не смотря на все её старания.

– Вы готовы?
– вопрос канцлера к поединщикам.

– Да!
– уверен Гусмар.

– Да - спокоен Колин.

– Вы просили следовать за вами, - напомнил Латгард унгрийцу.