Дождись меня в нашем саду
Шрифт:
А горбатый князь потянул Велгу прочь. И она засеменила, повинуясь жениху, оборачиваясь на Белого. И только тогда Войчех понял: она его заметила. Несмотря на худ, несмотря на его старания держаться подальше, несмотря на десятки человек, в диком ужасе метавшихся по площади, Велга его всё же заметила.
Перепуганная, растерянная. Она бежала, оборачиваясь, не отрывая взгляда.
Заметила.
Белый крепче перехватил нож в ладони.
А посреди двора, точно проплешина на голове старика, образовалась пустота. Остались только несколько человек и…
– Стоять! –
И все во дворе застыли на местах.
Не сразу Белый понял, кому принадлежал голос. А когда наконец понял, ощутил незнакомый холодок.
Беловолосая, в серебряной короне, усыпанной драгоценными камнями, в ярко-пурпурных одеждах, она была прекрасна, словно смерть. И так же величественна.
– Мужчинам остаться и готовиться к обороне замка, – произнесла она ровно, без капли страха. – Георгий, – она слегка повернула голову к главе Охотников, – созывай своих людей. Пусть проверят все помещения, все подвалы. Гжегож, – она взглянула в другую сторону, на седого сурового мужика с чёрными, жгучими, словно угольки, глазами, – проследи, чтобы никто из тварей не попал в замок. Перекройте все выходы, выставите стражу, велите всем спрятаться.
Королева была немолода, невысока и совершенно точно не сильна. Она не могла сражаться. Хрупкая, тоненькая, маленькая. Такую сломать одним пальцем можно. Но она, взмахнув подолом платья, точно лебедь крылом, прошла к ступеням замкового крыльца и, когда Белый уже поверил, что она разумно укроется в замке, остановилась на верхней ступени.
– Велга, дорогая, – позвала она, – тебе лучше…
Но договорить она не успела.
Там, в служебных комнатах, что граничили со входом в подземелье, разнеслись крики. Они множились, разлетались эхом, обращались в один пронзительный безостановочный вопль. А потом всё затихло.
И все во дворе замерли, предвкушая, ожидая.
Белый почувствовал духов раньше, чем кто-либо успел их увидеть.
Это были золотые мельтешащие огоньки, что вынырнули из тьмы подземелий. В одно мгновение они превратились в метущиеся тени, в следующее – их когти и зубы вырвали чей-то предсмертный крик, и только потом они показались на площади.
– Создатель! – ахнул кто-то.
А твари всё вылезали и вылезали из проходов. Они шипели, сипели. Лапы, клыки, глаза, когти – одно непонятное, огромное, словно волна, существо затопило двор.
Белый только однажды убивал нечисть у Змаева ока, когда столкнулся с русалками. Но те походили на людей. Эти – на ходячих озлобленных рыб.
Но любимый нож резал всех одинаково.
Твари кинулись на людей. Они сметали всех, словно волна. Облепляли, валили на землю. И сторонились, точно чуя опасность, Охотников. Белый ушёл в сторону. Он налетал со спины, резал глотки. Шеи у них были толстые, рыбьи, зато позвоночники тонкие, хрупкие.
Кровь полилась чёрная, смердящая рыбой. Она залила рукава,
– …рыть…рота! – раздался невнятный возглас, но пропал, пожранный шипением тварей. – Закрыть ворота! Не пускать в город!
Со скрежетом начали опускаться ворота, и гости, что не успели сбежать, закричали ещё громче. Безумие. Во дворе замка царило совершенное безумие.
И смерть. Она воняла рыбой, и от неё тошнило. Белый наступил в чью-то рвоту, скривился. У него и самого к горлу подступил ком.
А кто-то прямо перед ним упал на колени, не в силах сдержать позывы, и утопленники тут же облепили его со всех сторон. Белый прирезал двух из них, отбросил в сторону, но их место тут же заняли другие.
Он продвигался по кругу, не останавливаясь ни на мгновение, не задерживаясь ни в одном месте, лишь бы скорее пробраться к крыльцу. Туда, где остались королевские стражники, туда, где почти не осталось мужчин.
Каменья в короне Венцеславы переливались так ярко, что даже краем глаза было их заметно. И Белый следил, чтобы эти отблески оставались слева, чтобы шаг за шагом, удар за ударом они приближались.
Он пришёл вовремя.
Один из стражников пропал. Второй лежал на нижних ступенях крыльца, сверху на нём, глодая плоть, точно два огромных комара, сидели два утопца.
Королева и её свита пятились к дверям.
Почему они не уходили? Почему не скрылись? Ради чего эта глупая показуха? Две знатные мёртвые бабы – это всего лишь две мёртвые бабы. Короны и шёлк не сделают их краше.
– Прячьтесь! – выкрикнул Белый.
Но его голос потонул в визгливом рёве утопцев.
Они были везде. Напирали из подземелий, лезли на стены, в окна, грызли тех, кто не успел выбежать за ворота.
– Прячьтесь, курицы!
С ними остался только седовласый старик. Коренастый, невысокий. Злой как бес.
Белый перескочил на ступени и впервые с того мига, как утопцы появились на площади, встал к ним лицом, загородив собой королеву и Буривой.
И это было ошибкой.
Твари напрыгнули ловко, точно кошки, повалили наземь. Нож застрял между рёбрами одного из них.
Острые клыки впились в плечо. Белый закричал. Ногами он попытался оттолкнуть тварь. Куда там! Она вонзила когти, прижала к земле. И Белый тоже схватился за её шею.
Они покатились по ступеням вниз, сбили кого-то с ног. Всё смешалось. Белый сжал зубы, сдавил пальцы. И позвоночник в его руках хрустнул.
Но тут же вместо неё оказалась другая тварь. Шустрее, сильнее, тяжелее. Она повалила его на спину, укусила. В ответ он зубами впился ей в ухо. В рот брызнула чёрная кровь. А сверху кто-то вдруг залупил руками по твари. Рядом мелькнул яркий подол. Но что твари до чужих кулаков? Тогда Белый зубами перегрыз ей шею. И никогда, никогда прежде он не ненавидел рыбу так сильно, как в этот момент.
Белый отбросил тварь в сторону, сбил её тушей другую, вцепившуюся в старика.
Он пришёл в себя посреди лужи чёрной крови.