Дождись меня в нашем саду
Шрифт:
Не особо вслушиваясь в его слова, Велга забрала свечу, ступила в темноту.
– Закрой за мной дверь, – попросила она не оборачиваясь.
Заскрипели едва слышно петли, и свет за спиной померк.
Огонь свечи вырвал из темноты голые каменные стены и человека в льняной рубахе. В углу на тонком тюфяке, щурясь, точно крот, лежал Матеуш. Он приподнялся на локте, прикрыл глаза рукой, растопырив пальцы.
– Кто там?
Кажется, он не узнал её голос, да и её саму не разглядел.
– Это я, Велга.
– Ох,
– Не называй меня так.
Свеча в руке дрогнула, и воск пролился, капнул на тыльную сторону ладони. Велга зашипела, поспешно присела, поставила подсвечник на пол.
И, подняв голову, она встретилась с Матеушем глазами.
– Прости…
– Этого недостаточно.
– Я знаю. Но если бы я мог…
– Вече приняло решение тебя казнить.
Он вздрогнул всем телом, вжался в стену. Взъерошенные волосы падали на лицо, придавая ему ещё более жуткий, болезненный вид.
– Когда?
– После суда. Будет суд перед людьми. Так положено. Но вече уже всё решило. В живых тебя не оставят.
Судорожно он провёл длинными пальцами по голове, отчего волосы пришли в ещё больший беспорядок. Глаза забегали по сторонам. Он закрутил головой, точно надеялся найти выход, спасение. Но была одна только Велга, а единственный выход за её спиной оказался заперт.
– Мне жаль, – произнесла она холодно, без тени сочувствия.
Матеуш наконец задержал на ней взгляд, замер. Он приоткрыл губы, но не произнёс ни звука.
– Мне правда жаль, – уговаривая то ли себя, то ли его, повторила Велга. – Но так решило вече.
Вряд ли Матеушу стоило знать, что это она убедила вече, что Белозерского нельзя оставить в живых.
– Суд состоится сегодня.
Он закивал. Её муж. Её друг… На короткое время Велга поверила, что они стали друзьями, что ему можно доверять. Может, так оно и было. Может, несмотря на свои игры, на козни, на всю ненависть к другим, Матеуш действительно доверял Велге и даже любил её.
Может, они бы даже смогли стать настоящей семьёй. И, не узнай Велга правду, прожила бы всю жизнь бок о бок с верным другом и заботливым супругом. Но эта жизнь была бы отравлена ложью. И эта жизнь никогда уже не наступит.
И это она, Велга, приговорила Матеуша к смерти. И сейчас она сама пришла рассказать ему об этом.
– Зачем ты это сделал?
Ответ был давно известен и без его объяснений и оправданий. Но Велге хотелось услышать это из его уст.
– Ради тебя.
Велга обняла себя, поёжившись от холода то ли в подвале, то ли в груди.
– Не смей…
– Что?
– Не смей так говорить. Как будто это я виновата в смерти Далиборы.
Матеуш с детским недоумением замотал головой:
– Нет-нет, я такого не говорил.
Велга сжала кулаки, сделала шаг, едва сдерживаясь, чтобы не ударить.
– Но если ты ради меня, ради брака со мной убил мою родную тётку, то так и выходит! Ты убил мою тётку! Ради
– Не кричи. – Он закрыл уши руками, вжал голову в плечи, пряча взгляд.
Точно огромная крыса, он зашуршал по полу, прячась в углу от света.
Велга подошла ближе, наклонилась над ним:
– Хватит! Хватит! – Она схватила его за руки, пытаясь отцепить их от ушей. – Это сделал ты, Матеуш! Ты убил Далибору и Гюргия. Хватит отнекиваться.
– Я не отнекиваюсь. – Он заплакал, вырываясь. – Хватит, не бей меня.
– Я и не бью тебя, – прошипела Велга. – Хотя ты и заслуживаешь этого. Зачем ты это сделал? За что?!
Но он только упирался, вырывался, закрывал лицо, точно маленький ребёнок, который верил, что так спрячется от всего мира.
– Хватит. Говори! Это ты натворил. Возьми ответственность за свои преступления! – Велга взвизгнула, ударила его ладонью куда-то по плечу. – Хватит вести себя как ребёнок!
На неё уставились два огромных испуганных глаза: чёрный и серо-голубой. Велга отступила, опустила руки. Сжав губы, она процедила сдержанно:
– Зачем ты убил их? Скажи. Пожалуйста.
Глядя исподлобья, прикрыв рот рукой, отчего звук поначалу вышел приглушённым, Матеуш наконец произнёс чужим, очень спокойным, равнодушным голосом:
– Гюргий пытался собрать вече после гибели твоих родителей. Настраивал людей против Белозерских. Он хотел обвинить меня в смерти твоих родителей.
– А Далибора?
– Она была уже старой. И… мы не любили друг друга. – Матеуш поднял голову, и голос его зазвучал чётче, всё так же хладнокровно. – Я давно с этим смирился, я к такому привык. Разве могу я желать быть любимым?
– Хватит, – замотала головой Велга. – Сколько можно так…
– Я знаю, что ты никогда не любила меня, – перебил её Матеуш, но ни во взгляде, ни в голосе не прибавилось ни тепла, ни вины. Только холодное принятие.
– Это здесь ни при чём. Ты убил Далибору. Свою жену. Мою тётку… и после этого ты позвал меня замуж?
Губы Велги дрожали от гнева. Она никогда ни с кем не дралась, разве что с Кастусем, но это скорее было глупое детское препирательство, за которое они оба получали наказание.
А она настроила всё вече против Матеуша. Справедливо?
Он молчал, глядя куда-то мимо Велги, на огонёк, дрожавший у самого пола. В щель под дверью задувал сквозняк, отчего свеча грозила потухнуть.
Справедливо ли было это всё? Существовала ли вообще хоть какая-то справедливость?
Велга верила, что, когда отомстит всем обидчикам своей семьи, ей станет легче, что она снова начнёт молиться искренне, умиротворённо, как прежде. Что во снах снова покажется цветущий сад.
Но смерть, которой она избежала сама, но которую принесла другим, точно отравила что-то в душе. Горе породило только новое горе. Ненависть порождала всё больше ненависти.