Дракоморте

Лазаренко Ирина

Несколько мгновений верховный жрец медлит, потом на миг прикрывает глаза, и губы Язатона вздрагивают в подобии улыбки.

И тогда Юльдра, сын Чергобы, берёт Язатона за здоровую руку, закрывает глаза, вдыхает полной грудью свежий листвяной воздух утреннего леса, зачерпывает бурлящую вокруг жизненную силу, которую не может, не может, не может передать своему соратнику, чтобы исцелить его раны. Ведь Юльдра — не маг жизни и даже не маг умирения, он способен лишь…

Сжать обеими ладонями руку умирающего и втянуть в себя остатки его жизненной силы, уже подёрнутой пеленой ядовитого мрака. Растворить их в избытке энергии внутри собственного тела, не захлебнувшись,

не лишившись чувств, не отравив самого себя непоправимо, растворить в своей бурлящей жизненной силе отраву умирания, забрать её у обречённого, спасти его от агонии, от мучения последних вздохов, избавить от ужаса и боли, облегчить и сократить последние мгновения.

И ощутить едва заметное благодарное пожатие его пальцев.

А потом рука Язатона выскальзывает из ладоней Юльдры, и мёртвые глаза смотрят прямо на сияющего в небе отца-солнце, на которого никогда не могли без слёз взглянуть глаза живого человека.

Вокруг разом стихают все звуки.

Юльдра поднимается, почти ничего не видя перед собой. Его неистово мутит, яд умирания, хоть и разбавленный избытком собственной и заёмной жизненной силы, плещется внутри, вспухает, бурлит, въедается в живот. Кто-то шагает к Юльдре — тот поднимает ладонь, отсекая себя от других, от живых, дышащих, говорящих, чувствующих. Не заражённых ядом умирания, не защищённых от него избытком собственной жизненной силы. Пошатываясь, спешно проходит мимо своих жриц и жрецов, мимо детей и подростков, едва не расталкивая их. Уходит в подлесок, и там его долго и муторно выворачивает желчью.

***

Юльдра, сын Чергобы — маг смерти. Он не может исцелять. Он может лишь облегчать уход тем, кто подошёл вплотную к границе между мирами.

Хватит уже бесплодно стучаться в закрытые двери, хватит убеждать себя, что двери могут открыться, — они не могут, они не должны, они чужие. Пора наконец обратить внимание на собственную дверь, на ту, которая открыта, пусть из неё и не исходит успокоительного сияния, пусть она открывает и не тот путь, который красиво выглядит в свете солнечных лучей.

Что поделать, если желанного таланта у Юльдры нет и никогда не будет, как не будет, к примеру, крыльев? Убиваться по этому поводу, выжигая себя изнутри — или начать ценить то, что ему дано? Ведь зачем-то оно дано.

Может быть, его талант — вовсе не нелепое недоразумение, а именно та сила, которая и нужна Храму Солнца, чтобы проложить себе новый путь, именно здесь, именно сейчас, потому что не зря ведь Юльдру всегда так тянуло именно сюда, в этот лес, к этой Башне, которой верховные жрецы других Храмов из других мест не придавали особого значения? К Башне, которую все другие жрецы воспринимали просто как часть памяти об истории Храма, но не как место, куда стоит прийти, чтобы… чтобы…

Они тут и правда ничего не могли. А Юльдра?

Может быть, здесь, именно здесь, в Старом Лесу, он способен применить свой странный дар в полную силу и на благо Храма Солнца.

Может быть, в байках старолесских народцев есть крупица истины.

И тогда с обратной стороны границы будет стоять другой маг смерти.

Часть 4. Фокозо. Глава 24. Не верь всему, что видишь

Йеруш Найло и его проводник котуль Ньють встретились у сгона в землях людей и какое-то время шли по торговой тропе, весьма оживлённой. Пожалуй, даже слишком оживлённой, если бы кто-нибудь спросил мнения Йеруша. То и дело им с Ньютем приходилось сходить с дороги и пережидать на обочине, пока протрёхает

мимо повозка, запряжённая мурашом или гусеницей, или пока проедет группа на волочи-жуках. Одни торговцы направлялись к сгонам, другие от них, воздух полнился гулом голосов, скрипом колёс, шуршанием одежд, звяканьем ремешков, смехом, руганью, ворчанием.

Кряжичи тут почти не росли — тропу сторожили в основном сосны. Высоченные, старые, пахнущие сухой хвоей и влажной корой, явственно уставшие от бесконечного мельтешения у своих корней, от звуков, сотрясания почвы, безостановочно летящего и льющегося в подлесок мусора — обрывки верёвок, заплесневевшие краюхи, ягодные косточки, сырные корки, затхлая вода, крошки мушино-грибных брикетов, которыми кормили ездовых мурашей…

Иногда торговцы с тележками, упершись друг в друга на дороге, вступали в горячий спор: кто кому сейчас должен уступить.

— Я тяжко гружёный, — упирался возница-человек и бросал наземь вожжи своей гусеницы. — Не объехать мне тебя чрез колею!

— А у меня ценные составы, — трепетал ноздрями эльф, сидящий на передке телеги, запряжённой парой мурашей. — От самого Шарумара несу их бережно, ровно младенцев. Если я съеду с дороги на тряские кочки, то кто компенсирует помутнение ценных составов? Уж не ты ли?

— В башке у тя помутнение, — отвечал возница-мужик, сплёвывал наземь, и начиналось великое стояние на торговой тропе.

Пешие, ругаясь, обходили повозки. Проводники-котули, сопровождающие упёршихся друг в друга торговцев, отправлялись за грибами: в их задачи не входило решать дорожные споры чужаков. Стояние на тропе могло длиться по полдня и закончиться чем угодно, от драки всех со всеми до общего братания и трёхдневной пьянки.

Йеруш и Ньють обошли две пары таких повозок и несколько групп людей и эльфов, едущих на волочи-жуках. Почти ничего необычного. По таким же дорогам Найло ходил с Храмом — и сейчас, как и тогда, он безотчётно прислушивался, искал среди дорожного гомона звуки лёгких, будто танцующих шагов или бессловесное пение, или даже шорох огромных крыльев, которому совершенно не место в Старом Лесу.

Может, не стоило отмахиваться от Илидора, раз уж тот прекратил дуться и молчать? С ним путь был бы всяко веселее. И безопаснее. И ещё, что ни говори, не стоило оставлять его при Храме. Вдруг Юльдра как-то помешает Илидору уйти своей дорогой до толковища? До того как у жрецов всё окончательно полетит в пропасть? Будет очень плохо, если туда же затянет золотого дракона.

А потом Ньють свернул на неприметную тропу и повёл Йеруша прочь с людской территории. Повёл Йеруша, наверное, самыми заброшенными, забытыми, необитаемыми дорогами старолесья, настолько забытыми, что впору было усомниться, не явились ли эти места из какой-нибудь другой реальности, не врезались ли ни в старолесье из какого-нибудь иного места или времени. До того как пуститься в дорогу с Ньютем, Йеруш едва ли мог представить, что в Старом Лесу может встречаться и такое.

Эльф и котуль шли по песчанисто-глинистым пригоркам, где растёт разве что чертополох да тощий терновник и гнездятся неприветливые чёрно-белые птицы с крючковатыми клювами. Потом продирались через буреломы, которые перемежались совершенно чистыми круглыми полянами. На полянах вольно паслись гигантские гусеницы и не было видно больше ни одной живой души. Потом была холмистая местность, просторная, жёлто-серо-пыльная и одинокая, в ней жил только ветер, гоняющий туда-сюда пыль и жаркость, а между холмов виднелись давно заброшенные остовы навесов, обрывки одеял, полузанесённые пылью глиняные черепки.