Дракоморте
Шрифт:
Но дракон шагал по лесу и мурлыкал себе под нос бодряще-обнадёживающий мотив.
Едва ли не с того мгновения, когда Илидор отправился в путь один, не пожелав взять с собой ни Конхарда, ни волокушу — едва ли не с того самого мига Илидора преследовало ощущение чужого, раздражённо-выжидающего взгляда. Несколько раз дракон оборачивался, то и дело косил золотым глазом на чащу, на подлесок, на стволы кряжичей, какие-то особенно монументальные в этой части леса — но ни разу не увидел ничего необычного или подозрительного, никого более живого, чем белка или птичка. Никого, кто следил за ним тяжёлым немигающим взглядом, наблюдал, нетерпеливо ожидая, когда же золотой дракон перестанет быть здесь.
Нет, рядом с Илидором
Дважды ветер доносил звуки и запахи жилья — в первый раз, как показалось Илидору, людского, слишком уж узнаваемо от него тянуло, прямо как от человеческих селений Уррека: поджаренной морковью, псиной, нагретыми на солнце шерстяными тканями. Второй посёлок, мимо которого случилось пробегать драконьей тропе, был грибойцев, судя по тёмной кромке земли и очень густому подлеску. Илидор ускорил шаг — попадаться на глаза грибойцам совсем не хотелось после того, что Храму пришлось пережить после ухода из котульских земель.
Лес смотрел на золотого дракона. Смотрел на него сердитым взглядом злющих лисьих глаз и спрашивал безмолвно: «Чего ты сюда притащился? Не пора ли тебе убраться восвояси? Не помочь ли тебе убраться? Не помочь ли тебе наконец осознать, что ты совсем, совсем не хочешь тут быть? Тебе здесь не место!».
Илидор чувствовал этот взгляд и понимал, что он означает. Но Илидор целый день размашисто шагал вглубь леса, то и дело сверяясь с картой и солнцем, мечтательно улыбался и напевал бодряще-обнадёживающий мотив. Несколько раз останавливался — обобрать ягодные кусты и древесную грибницу, потрогать переливчатое рыже-зелёное крыло большого жука-медоноса. Просто помурчать солнцу, распахнув руки, словно для объятий, послушать звуки леса — пусть лес и не хочет, чтобы дракон его слушал. А дракон будет — и всё тут.
Мучительно хотелось сменить ипостась и взлететь, но кочерга его знает, что за тропы бегают рядом с той, по которой идёт Илидор. Быть может, стоит ему расправить крылья — и тут же из-за ближайшего кряжича вынырнет торговый караван эльфов, сопровождаемый котулями. Неловко получится, особенно если встреченные путники схватятся за оружие или побегут по лесу с воплем «Драко-он!», а можно не сомневаться, что сделают они именно одно из двух.
Илидор обещал Храму не распускать крыльев. И пусть сейчас Илидор идёт по лесу вовсе не как храмовник, а именно что как дракон, именно что по своему драконьему делу, не имеющему ровно никакого отношения к Храму Солнца — к Храму он ещё вернётся. Он обещал это Юльдре твёрдо.
Не время для полётов. Тем более что деревья в Старом Лесу растут так густо — попробуй ещё найти место, где можно хотя бы толком расправить крылья, не говоря уже о том, чтобы взлететь! Вот уж право слово, летать в таком месте могут разве что волокуши, мелкие, вёрткие, поднимающиеся в небо «свечкой». Может, их полёт не особенно похож на полёт, по драконьим меркам, но волокуши хотя бы могут проложить себе путь к небу среди деревьев Старого Леса.
Илидор собирался устроить ночной привал подле особо отмеченного на карте гигантского трёхствольного кряжича. Если дракон не ошибся в расчётах, то идти до кряжича осталось всего ничего. И, насколько Илидор чувствовал, где-то на полпути между ним и деревом была вода. Впрочем, он мог и ошибаться: его способность чувствовать под землёй всякие ценные вещи определённо сильно ослабла здесь, в Старом Лесу. Это странное место обладает собственной могучей магией, какой не обладало ни одно другое место, в которое доводилось попадать Илидору — за исключением, конечно, горной гряды Такарон.
Пыхтя от усталости
И там, за валуном, Илидор увидел гигантского оленя, выбитого из красновато-белого камня. Дракон едва не скатился с валуна кубарем, а олень стоял и смотрел на золотого дракона, едва заметно наклонив рогатую голову.
***
Дневная жара кисеёй опускалась между холмами, ела тени и выступающий на лбу пот. Ньють, явно нервничая, ускорял и ускорял шаг, чтобы добраться в тенистое убежище до полудня — который уже почти нагрянул — но Йеруш сегодня замедлял передвижение.
То и дело он впадал в такую глубокую задумчивость, что забывал шагать вперёд и находил себя застывшим посреди дороги, отчаянно сжимающим кулаки, глядящим пустым взглядом в одну точку или вцепившимся ногтями в свои щёки и что-то бормочущим. Ньють то и дело дотрагивался до локтя Найло, но не окликал. Вообще не издавал ни звука, даже не сопел и не шипел, сердито глядя на почти вошедшее в зенит солнце.
Йеруш вёл бесконечный спор с голосами в своей голове. Сегодня они звучали особенно громко и настырно, и Йеруш подолгу замирал недвижимо среди дороги, и только бешено блестящие глаза говорили, что он не спит, не умер, не потерял способности осмысливать происходящее. Просто сейчас оно происходит не снаружи.
Очнувшись от очередного забытья среди неподвижности, Йеруш в который раз за сегодня осознал себя замершим посреди дороги. Моргнул, мотнул головой, сделал шаг вперёд — и ощутил, как под ногой что-то дёрнулось, потом его ткнуло под колено и тут же полоснула острая боль по ноге.
Ойкнул, отпрыгнул и едва не задохнулся от неожиданности и ужаса.
Большая, с руку длиной змея стояла на хвосте, оскалив окровавленные зубы, и шипела, голова её дёргалась — влево, вправо, назад, вперёд, хвост хлестал жёлто-серую пыль, словно хвост котуля. Йеруш, оцепенев и разинув рот, смотрел на змею и не чувствовал ничего, помимо ужаса, холодящего хребет омерзения, остро-пульсирующей боли пониже колена и понимания, что он, кажется, серьёзно вляпался.
Это длилось миг или два — потом Ньють, оттолкнув Йеруша, бросился к змее, ловко сцапал её прямо под головой, второй рукой схватил за хвост и несколько раз с размаха ударил оземь. В первый раз змея взвилась бешеной изгибающейся лентой, от второго удара повисла обмякшей тряпкой. Ньють для верности приложил её ещё раз.
— Так! Тихо! Тихо-тихо-тихо!
Йеруш прижал пальцы к вискам. Ньють, наклонив голову, рассматривал дохлую змею в своей руке, поворачивал её так и эдак, словно собирался укусить в ответ.
— Брось каку! — Велел Найло, содрогаясь всем телом, стараясь не смотреть на руку котуля, сжимающую это мерзкое дохлое тело. — И принеси воды. Много-много воды.
Дохромал до ближайшего холма, уселся наземь и, шипя, стал закатывать штанину на правой ноге. Укус был ниже и левее колена, в ямке под выступом мышцы — две алые точки на побелевшей коже.
Это же надо настолько утратить связь с реальностью! Настолько вляпаться на ровном месте!
Йеруш рванул застёжку своего рюкзака, сунул руку в недра, завозился там, раз за разом сердито отпихивая красный замшевый конверт, который всё лез под руку, лез под руку и хотел знать, не желает ли Йеруш открыть его, наконец-то открыть его, а то вдруг укус змеи смертелен и Найло умрёт в этих серо-жёлтых холмах, так и не успев сделать в своей жизни ничего особенно важного и не заглянув напоследок в красный замшевый конверт, который все эти годы только наполнял, но никогда не заглядывал внутрь, никогда не доставал из него предметы, которые… Сдавленно ругаясь, Йеруш в очередной раз отпихнул конверт и наконец нащупал в рюкзаке ремень, которым связывал штативы.