Дракон мелового периода
Шрифт:
– Поразительно. – проговорил он. – Вам, Геля, просто повезло. В академии о лаборатории Хохланда ходят ужасные слухи. Еще вопрос: вы там никого не видели?
– Нет...
– Ни людей, ни... нелюдей?
Мы с Эзергилью еще раз переглянулись.
– Что же ты мне раньше не рассказала? – прошептала Эзергиль. – Все понятно с твоим Хохландом. Можно было бы и сюда не ходить...
Савицкий снисходительно усмехнулся:
– Вы честно ответили на мой вопрос и заслужили честный ответ. Итак, вы хотите знать, чем себя скомпрометировал Хохланд? Тогда слушайте...
Он сел поудобнее и начал:
– То, что я вам расскажу о Хохланде. – естественно, не для передачи.
Хохланд – выдающийся ученый. Один из самых сильных мастеров реальности в нашей стране. Выдающийся специалист, ученый и... практик. При этом – абсолютно беспринципный человек. Приведу пример из недавнего прошлого, поскольку здесь находится мой ученик, который может подтвердить мои слова. Этой зимой Хохланд весьма непорядочно со мной поступил – попытался, как вы, молодежь, выражаетесь, меня кинуть. Якобы от моего имени он через своего правнука подсунул сидящему перед вами Саше Хольгеру видеокассету. Судя по описанию, там содержалась ловушка – вход в некую зону знакового управления материей, которым мы не занимаемся, а Хохланд в нем, как вы выражаетесь, рубит. Эта ловушка была одновременно и тестом. Вы не читали о ловушках для хакеров, которые устраивают в крупных компьютерных компаниях? Хакер по своим каналам узнает о некоей «вкусной» информации, с невероятным трудом добирается до нее и вместо искомого находит предложение поступить на работу. По этому же принципу действовал и Хохланд. Слабый ученик, который не сумеет пройти этот тест и добраться до поля, был ему не нужен. Хохланд не сомневался, что рано или поздно кассета найдет своего адресата...
Я незаметно сжала руку Эзергили. Значит, кассета с «Бурзумом» исходила от Хохланда!
– Вы спросите – что плохого в подобном методе поиска учеников? – продолжал Савицкий. – А то, что Хохланду ученики на самом деле не нужны. Ему нужны... управляемые модули. Вы же, девушки, на роль модулей явно не подходите. Так что заниматься у него категорически не советую. Верьте моему опыту – я когда-то и сам у Хохланда учился, но вовремя раскусил его...
Попивая чай, Савицкий с явным удовольствием пересказал еще пару сплетен о Хохланде. Одна из них касалась каких-то академических внутренних интриг и меня не заинтересовала, хотя, как упирал Савицкий, именно она ярче всего характеризовала коварство и двуличие моего старикана. В другой сплетне, касавшейся уже чисто научных вопросов, речь шла о чем-то вроде воровства идей – я точно не поняла, поскольку Савицкий мгновенно загрузил меня латинской терминологией. В память мне врезался только зловещий эпитет, которым Савицкий наградил Хохланда, – «мастер оборотней».
В мастерской хлопнула дверь – это пришел Саша с печеньем. Савицкий, вероятно, решив, что достаточно дискредитировал Хохланда в наших глазах, резко сменил тему и принялся расхваливать свою школу. По его словам, училище на проспекте Авиаконструкторов ждали большие перемены, причем все – к лучшему.
– Ремонт – это так, мелочи. Вот с осени пойдет прямое финансирование из академии, будет куча грантов, появятся новые программы... Дело в том, что у нас самая, как вы выражаетесь, продвинутая в городе мастерская иллюзий. А станет еще сильнее – со следующего года я буду здесь завучем.
– А мастерская реальности у вас сильная? – спросила Эзергиль.
– Мастерской реальности у нас нет вообще. Мы вытаращились на Савицкого.
– Как же так? Вы не умеете управлять реальностью?
– Мы изучаем истинное искусство. – сказал Савицкий. – Заблуждения материалистов нас не интересуют. Они недостойны
– А лозунг?
– Этот лозунг хорош, но я бы повесил другой, чтобы не сбивать людей с толку. Мастера реальности, разделяя мир на существующую и якобы несуществующую части, просто ограничивают себя. На самом деле никакой материи нет. Точнее, материя и иллюзия – это одно и то же.
– Буддизм какой-то. – заметила Эзергиль.
– Чушь! – заявила я. – Ой, извините. Но правда как-то глупо звучит...
Савицкий понимающе покивал;
– Трудно проникнуться этой мыслью? Но она верна. И ничего нового и сенсационного тут нет, вы это слышали наверняка множество раз. Весь мир – иллюзия, а люди в нем...
– Кто?
– Дело в том. – Савицкий загадочно улыбнулся. – что мастер иллюзии может быть всем кем хочет быть. Когда он осознает, что он сам – тоже иллюзия, тогда он становится всесильным.
Я не удержалась и снова фыркнула в чашку.
– Что вы хмыкаете? Это не аллегория, это правда. Постичь иллюзорность собственного "я" – это высшая мудрость мастера иллюзии. Я сам, например, пока на это не способен. Если бы я ее постиг, то сейчас правил бы этим иллюзорным миром. Но своих учеников я именно этому и учу. Вы умеете переходить в субпространство?
Я вздрогнула и кивнула.
– Тогда вы меня поймете.
«Ничего не понимаю». – подумала я.
– Я бы хотела поучиться у вас. – неожиданно заявила Эзергиль.
– Приходите осенью. – любезно отозвался Савицкий. – Тестирование начнется в конце сентября. А вас, Геля, не заинтересовала наша школа?
– Не знаю. – пробормотала я. – У меня в голове сплошная каша. Одни говорят, что весь мир – иллюзия. Другие – что иллюзий не существует...
– Я помог бы разобраться. – вкрадчиво предложил Савицкий. – Ну что, присоединяетесь к вашей подруге?
Я молчала. Так вот о чем меня предупреждала Эзергиль? Черт, такого я не ожидала. Придя в это училище за информацией о Хохланде, я вовсе не собиралась поступать сюда. С другой стороны, из моего родного училища меня выгнали и я ему ничем не обязана... А Савицкий меня защитит от Хохланда... Почему бы и нет? Это, в своем роде, очень неплохой выход! Но Антонина? Она скажет, что это предательство... и будет права.
– Переходи, переходи! – сказал Саша, грызя печенье. – Будем учиться вместе.
Эх, получить бы это предложение полгода назад – я не колебалась бы ни секунды. Но теперь...
– Вас что-то смущает? – продолжал мягко давить Савицкий.
– Да... – промямлила я.
– Что именно?
– Я... не люблю абстрактную живопись.
Савицкий засмеялся. Вслед за ним захихикал и Саша.
– Это серьезный недостаток. – смеясь, заявил Савицкий. – Мы здесь очень много работаем с абстракциями, поскольку через них удобнее всего изучать иллюзорный мир. Вот, например, эта репродукция, о которой вы так непочтительно отозвались.
– Танец уродов?
– Она называется просто «Танец». – строго сказал Савицкий. – И входит в целую серию рисунков под общим названием «Метаморфозы», то есть «Превращения». Эшер был не только выдающимся художником, но и одним из самых сильных мастеров иллюзии двадцатого века.
Знаете, даже мне, опытному мастеру, страшно смотреть на то, что он делает. Я бы так не смог, проживи я хоть двести лет.
– А что он делает? – спросила я.
– Он совершает процесс превращения прямо на глазах зрителя. Анатомирует материю, выворачивает изнанкой наружу. Демонстрирует, как создается или разрушается иллюзия. Разбивает ее на кадры. Это как остановленная пленка в кино. Вот взгляните...