Драконофобия в контракт не входит
Шрифт:
— Ого! Как догадалась?
— Ленточка. У него на хвосте была. Там обшивка такая… особенная, из бубенчиков тоже. И испуг его я почувствовала. Он на крыше сидит. Замерзнет — спустится. Дай воды!
Петр смотрел, как я пью, и помешивал мясо на сковородке.
— Ты поняла, что произошло?
— Да. Мачеха продала меня магам. Я такое предполагала, надеялась, что она не рискнет, побоится — столько лет скрывала меня от людей. Но она, полагаю, сильно разозлилась.
— Откуда она узнала об акциатто?
— Помнишь, я говорила, что в замок приходил дракон?
— Существует около дюжины видов поисковых заклинаний, — задумчиво проговорил Петр. — Нам повезло. Тебе.
— Да. Кто она? Кто эта девочка?
— Не догадалась? А, ты же не местная. Снегурка это. Деда Зимника приемная внучка.
— Приемная? Стой! Ты сказал «Деда Зимника»?! Того самого?!
— Его, того самого, в чьем Рое мы сидим сейчас. Знаешь, кто такой «проводник»?
— Нет.
— А я знаю, не помню, правда, откуда. Вроде и времена у нас цивилизованные, и нежить приструнили, и магов темных отслеживаем, но только чем глубже в Тридевятый лес, тем толще ведуны-шаманы и тем больше сохранившихся там варварских обычаев. До сих пор в некоторых деревнях в могилу умершему ведуну его коллеги по цеху кладут двух-трехлетнего ребенка. Живого.
Я сглотнула, невольно прижав руки ко рту.
— Считается, ребенок становится проводником и другие ведуны получают через него доступ к навьей силе. Вот из таких детей Дед Зимник и выбирает себе «внучку». Приходит в лютый зимний день, а может и в теплый солнечный… наводит на деревню тень из инея — никого в живых не остается. Кроме дитя. Я ведь видел такие мертвые села. Своими собственными глазами, да, — маг сморщил лоб. — Когда я их видел? Вот же навья непруха с этой памятью!
— Как они не боятся, эти люди? — выдавила я.
— Они боятся, — вздохнул Петр. — Однако искушение сильнее: хорошие ведуны с особой силой — это здоровье жителей села, урожаи, защита от нечисти, нежити и лихих людей. Поэтому селяне пытаются увести внимание Зимника: загодя начинают над дитем причитать, якобы болеет ребенок. Чаще всего у них получается. Этой девочке, — маг кивнул в сторону зала, — повезло.
— Я начинаю уважать Деда Зимника, — поежилась я. — Но что с ними дальше происходит? С этими детьми.
— Они вырастают, — успокоил меня маг. — И уходят к людям. Живут среди них обычной жизнью. И редко кто догадывается, кем они были, разве что сильные маги. И еще: это не для простых обывателей информация, мало кто об этом знает. Никому, поняла?
— Ее нежить слушается, она в Рое ходит, как по лугу летом. Но откуда Маше известно о маге с сумкой?
— Не знаю, — признался маг. — Но, думаю, она не только ради Петеньки сюда пришла.
— Помянешь черта, — я покосилась на дверь. — Явился,
Петенька и впрямь топтался за порогом. Заполз в тепло, хвост поджав, сунулся было в уголок. Даже на стол с курятиной не взглянул. Однако спрятаться уморту не удалось. Маша сбежала сверху, принялась тормошить «песика»:
— Ты нехороший мальчик, Жучок! И ты меня бросил! И ты! Спасибо вам, тетенька, что не прогнали его! Он добрый! Его дедушка из личинки вывел, собачью душу ему подарил! Плохой Жучок! Плохой! Непослушный!
Петенька осторожно совал морду девочке под мышку и всячески демонстрировал раскаяние. Закончилось все объятьями и… ленточкой на хвосте. Уморт посмотрел на меня с тоской и картинку отправил соответственную, жалобную. Я только руками развела. А что я сделаю? Не я непослушного Жучка владелица. И слава Прави.
Маша и Петенька умчались смотреть линзу. Я чувствовала эмоции нежити. Уморту действительно было жаль, что он провел столько времени вдали от маленькой хозяйки. Жутковатого любимца снежной девочки распирало от радости: Снегурочка пришла за ним, отыскала его посреди лютой бури. Любовь к Машеньке бурлила в Петеньке так, что уши и хвост уморта ходили ходуном, а лапы заплетались. Однако при этом Петенька вспоминал, как наслаждался каждым проведенным на свободе днем. И чаек гонять с пляжа ему понравилось, и охотиться в темной морской воде тоже.
— Маша мне очень симпатична, — вырвалось у меня. — И я рада, что она не нечисть.
— Нет, она человек, — сказал Петр, добавляя в кашу кусок желтого сливочного масла. — Ах, как же я люблю все это натуральное, свеженькое, заклятиями консервации незатронутое! Ты только понюхай!
Маг отрезал кусочек масла и протянул мне на вилке.
— Не нужно, — улыбнулась я. — Я и отсюда все чувствую. Свежее, да. И без морковного сока даже. Торговки базарные им иногда масло подкрашивают.
— Ну и нюх! Нет, вот это ты попробовать должна! Это домашний козий сыр в специях!
Петр обошел вокруг стола, отрезал кусочек сыра от сырной головы, аккуратно убрал ножом восковую корочку.
— Не люблю! — запротестовала я, сдерживая смех. — Ничего козлиного не люблю!
— Козьего!
— Неважно! У нас в замке жили козы! Я на всю жизнь молока напилась и сыра наелась!
— Тогда вот тебе овечий, мягкий! — маг ловко подхватил на вилку кусочек от другой головки. — Ешь! Это вкусно! Синтия, прошу, раскрой ротик, скажи «ам»! Не расстраивай своего ассистента. Не раскроешь — силой запихну!
Я пыталась сбежать, Петр — поймать меня. Мы бегали вокруг накрытого стола. Я оказалась в углу между подоконником и плитой. Пискнула, когда в окно ударил порыв ветра. Протестующе заверещала:
— Хорошо! Давай сюда свой сыр! Вот! Я ем, видишь? Ням-ням!
Маг оказался совсем близко. Осторожно протянул руку и вытер пальцем каплю сыворотки у меня на подбородке. Задержал руку, скользнул пальцем выше, к губам. Сказал хрипловато:
— Вкусно… наверное. Тоже хочу попробовать.
— Попробуй. Там… много… на тарелке, — дыхание немного сбилось. Не подавиться бы.