Драконы любят погорячее
Шрифт:
Я, конечно, поражалась раньше деревенским женщинам постарше, даже в жару гуляющим в платках, но в академии никаких платков никогда не было.
Кира, видя недоумение, с которым я верчу кусок ткани, отбирает его и сама повязывает мне на голову, при этом нашептывая:
– А ты все-таки смирись, девонька. Я понимаю, ты не думай. Ты гордая, видная. Редкая птица. Но мужу надо уступать. Особенно, по ночам. А то так и будешь ходить всю жизнь в синяках…
Как только до меня доходит, о чем она говорит, срываю с себя платок. Решительно
– Спасибо, Кира. Я сыта.
– Вот и славно, - раздается за спиной ненавистный голос Ринхара.
– Потому что нам пора отправляться в путь.
Глава 34
На дворе бьют копытами два оседланных гнедых жеребца и спокойная серая кобылка, в яблоках. Взбираюсь на нее с трудом, хотя лошадку мне оставили покладистую и низкорослую.
В седле я едва удерживаюсь от стонов. Все тело ноет и молит об отдыхе. Поездка еще не началась, а я чувствую себя, как уставший, израненный лесоруб.
Надо было слушаться Харальда и спать, пока была такая возможность.
Я с завистью посматриваю на братьев. По их внешнему виду даже не скажешь о только что пережитой бессонной ночи. Следы драки тоже не заметны.
Движения обоих мужчин четкие, грамотные, лица свежие, а на своих гнедых жеребцов они запрыгивают резким движением профессиональных наездников.
Ринхар сразу же подъезжает ко мне. Он настолько непринужденно держится в седле, что при других обстоятельствах я бы, пожалуй, полюбовалась его статью. При каждом движении литые мышцы бугрятся, как живые. Ради таких бицепсов многие парни в спортзале продали бы дьяволу душу!
Но когда мой взгляд встречается с его свинцовой синевой, чувствую, как напрягается сразу все тело. Глажу по холке кобылку, а сама внутренне группируюсь в ожидании подвоха.
И не зря.
Внимательно меня осмотрев, мужчина недобро усмехается:
– Чем ты занималась ночью, Ана? Выглядишь уставшей и... побитой.
– Меня побила невидимая стена, воздвигнутая одним жестоким человеком.
– Он не жестокий, Ана. Предусмотрительный, - поправляет меня собеседник, гарцуя вокруг меня на гнедом жеребце.
– К чему я веду. Слабая наездница не справится с долгой дорогой. Пересядь на моего гнедого. Со мной тебе будет легче.
Мысль о том, чтобы ехать с этим психом в обнимку меня пронзает таким ужасом, что без долгих раздумий бурчу:
– Нет необходимости. Я не слабая. Просто немного устала и не совсем здорова.
– Это одно и то же. Я настаиваю.
– Видишь ли. Я не настолько слаба, чтобы позволить плохому самочувствию стать основанием для твоих прикосновений.
В темной лазури глаз дыбится гнев, но меня он нисколько не смущает. Я нахожусь на грани отчаяния, а там до бесстрашия буквально подать рукой. Не заметив во мне желанной реакции, Ринхар хмурится и зло чеканит:
– Ты моя жена. Я возьму
– он зло усмехается.
– Докажи. Если не сможешь выдержать взятый темп, пересядешь ко мне. Будешь сопротивляться — закину поперек лошади и остаток дороги проведешь на своем животе вниз головой!
Озвучив угрозу, он пришпоривает своего коня. Мне не остается ничего другого, кроме как рвануть следом, шипя и ахая от боли. Позади меня раздается топот копыт жеребца Харальда.
Следующие несколько часов мы скачем рысью.
Рысца — это, конечно, не галоп, но все равно слишком быстро!
За время болезни наработанные в академии мышцы почти атрофировались. К тому же ужасно болит запястье, и мне приходится управлять лошадью одной рукой.
По сути я держусь в седле на одной силе воли.
Если упаду или начну тормозить, то дам повод Ринхару лапать меня последующую часть поездки.
Я уж лучше сожму зубы и потерплю, чем соглашусь на такое унижение.
Время от времени Харальд припускает своего коня и подъезжает поближе, с тревогой на меня поглядывая.
Судя по всему, видок у меня еще тот!
Волосы растрепались и прядями прилипли к потному лицу. Но прилипли, к сожалению, не с той стороны, где ноет разбитая скула.
Тонкое, пепельное платье задралась так высоко, что из-под подола торчат худые коленки, на одной из которых багровеет сочная, ночная гематома. Раз через сто я устала одергивать одежду. Плюнула на приличия и еду, как есть, сверкая голыми икрами в светлых полусапожках.
Харальд пытается поймать мой взгляд, пытается заговорить, но я сжимаю плотнее рот и отворачиваюсь в другую сторону.
Понимаю, что поступаю глупо, несправедливо, по-детски, игнорируя мужчину! Понимаю, что он сам страдает от случившегося, но поделать с собой ничего не могу.
Говорить сейчас с ним, будто сыпать соль на отрытую рану. Слишком больно. Слишком рано.
Да и не до разговоров.
Мне бы, главное, темп выдержать и с моей серенькой кобылки не свалиться!
Широкая, утоптанная дорога вьется ужом между зеленых деревьев, выводит нас к крепкому деревянному мостику через бурную речушку, где мы вволю пьем и пополняем запасы воды. Снова взбираемся в седла и едем, едем, едем, пока не оказываемся в гористой местности.
Здесь братья, наконец-то, решают сделать привал. Как только они спешиваются, я тяжелым мешком валюсь с седла прямо на землю.
Понимаю, что выгляжу ужасно, но после многочасовой тряски, до краев пропитанной болью, мне все равно.
Главного я добилась.
Выдержала темп. Теперь не придется пересаживаться на гнедого и ехать вместе с озабоченным мужем нарциссом.
Моя славная лошадка сама отправляется к двум жеребцам, щиплющим редкие кустики. А я полулежу, прислонившись к какому-то валуну и таращусь в голубое небо, покрытое перистыми облачками.