Драконья справедливость

Худ Дэниел

– Упрямец, стало быть, гордец и нахал? – рассмеялся эдил и обратился к девочке, стоявшей у Лайама за спиной. – Не прячьтесь, миледи. И разрешите задать вам вопрос. Разве вам не положено сидеть сейчас в своей комнате за уроками или, скажем, молитвой?

Та часто заморгала, словно не понимая, чего от нее хотят, потом, состроив гримаску, кивнула.

– Да, мастер эдил. – Она повернулась к Лайаму. – Доброго вам вечера, квестор Ренфорд. – Девочка с важным видом присела и удалилась.

– Леди Ласель растет не по дням, а по часам, – заметила вдова Саффиан, когда девочка отошла

достаточно далеко.

– Ей не хватает материнской заботы, – ответил, кивнув, Грациан. – Однако вы устали с дороги. Не смею больше вам докучать. Торквато разведет вас по комнатам, а несколько позже мы все соберемся за ужином и еще успеем наговориться.

Низенький мажордом, только что отдававший распоряжения конюхам, вежливым, но настойчивым жестом предложил высокочтимым гостям следовать за собой.

Он провел их сначала к покоям госпожи председательницы, потом поселил где-то с ней рядом и Проуна, а Лайама потащил дальше. Система лестниц, лесенок, коридоров и переходов показалась Лайаму очень запутанной, но сам Торквато отлично в ней разбирался.

– Мне пришлось поместить вас в дальнем крыле, – счел нужным пояснить мажордом. – Вообще-то квесторов не положено отдалять от начальства. Однако тут приехал граф Райс со всей своей свитой, так что… понимаете сами. Но уверяю, квестор, вам будет удобно.

– Здесь граф Райс? – Это имя упоминалось в отчете, который у него отобрали. Кажется, именно на его землях и стоит та злосчастная деревушка. Впрочем, Лайаму это было уже все равно.

Маленький человечек сплел ручки на брюшке и склонил голову набок.

– А вы разве о том не слыхали? Граф приехал защищать матушку Аспатрию на суде.

– Ага, – сказал Лайам. – Значит, он считает, что детей воровал иерарх?

Мажордом погрозил ему пальцем.

– Нет, нет и нет, квестор Ренфорд. Граф Райс не выдвигает никаких обвинений. Он лишь утверждает, что матушка Аспатрия этого не совершала. Граф Райс очень разумный и здравомыслящий человек. – Торквато возвысил голос, выговаривая слова очень отчетливо, словно ему не хотелось быть неправильно понятым, если граф прячется где-нибудь за углом.

– Ладно, – сказал Лайам. – Оставим эту тему. Все равно с этим делом разбираться не мне. Мне поручены рядовые дела.

– И распрекрасно, квестор, и распрекрасно, – пробормотал Торквато, останавливаясь перед дверью, совершенно неотличимой от десятка других, мимо которых они только что шли. – Вот ваши апартаменты. Спальня, гостиная, ванная – воду сейчас принесут. Если желаете, я могу прислать брадобрея. – Сумки Лайама уже лежали возле кровати.

Лайам виновато поскреб подбородок. Щетина была внушительной – он не брился от Кроссрод-Фэ.

– Благодарю. Я сам с этим справлюсь.

– Отлично. А вашему спутнику что-нибудь нужно? – Мажордом глянул на Фануила, сидевшего у Лайама на плече, и выжидательно улыбнулся, словно счастье всей его жизни заключалось в обслуживании крылатых рептилий.

– Нет, благодарю.

– Как пожелаете, квестор, как пожелаете. Его высочество ожидает вас к ужину. За вами придут. – Торквато откланялся. Лайам осмотрел спальню, помял кулаками матрас, заглянул в остальные комнаты.

– Неплохо, –

сказал он в пространство, припомнив бесчисленные каморки постоялых дворов. – Очень даже неплохо.

Пришли слуги, наполнили горячей водой ванну, распаковали сумки, затем горничная разложила в гардеробном шкафу одежду гостя и унесла грязное платье в стирку. Фануил сидел на хозяйской ташке, охраняя «Демонологию». Если слуги и пялились на него, то украдкой. Скорее всего, вездесущий Торквато успел их предупредить.

Когда прислуга ушла, Лайам побрился, быстро вымылся и одел свой любимый костюм – зеленую с белым кантом тунику и брюки салатного цвета. Потом он уютно устроился в кабинетике у небольшого письменного стола. Фануил вытянулся на подлокотнике кресла, и они вдвоем принялись за работу, которая, собственно, состояла в просмотре бумаг.

Лайам решил всерьез взяться за рядовые дела, но, прочитав три первых отчета, вынужден был признать, что браться там особенно не за что. Некий рыбак попросил колдуна сделать его сеть поуловистее, денежки он выложил, но улов больше не стал. Некая мещанка обвинялась в торговле любовными зельями, другая не так глянула на невестку, и та стала бесплодной. «Это только три дела, – зевнул Лайам и, ущипнув себя за нос, вздохнул. – А ведь осталось еще шесть. Я умираю от скуки».

«Зато все изложено очень толково», – заявил Фануил. Лайам отмахнулся.

«Да, как бы не так!» Он перемешал бумаги, лежащие перед ним, затем наугад выхватил из груды листок – под руку вновь подвернулось дело о сглазе невестки – и вгляделся в него повнимательнее. Действительно, и доводы потерпевшей, и возражения обвиняемой были изложены грамотно, кратко и в доходчивой форме. В конце отчета даже указывалось, на что следует обратить внимание дознавателю, а также перечислялись имена людей, которых, по мнению автора, стоило опросить.

Лайам всмотрелся в другие бумаги и нашел в них все ту же ясность, которой так не хватало отчету о пропаже детишек. Он запрокинул голову и уставился в потолок. Дурак поймет, что документы, имеющиеся у Лайама, составлял один человек, а отчет, который забрал Проун, – другой. Нетрудно даже вычислить их обоих. Делом об убийстве детишек, как наиболее важным, наверняка занимался сам Грациан, а делишки помельче он спихнул своему квестору. Лайам представил, как долго корпел долговязый эдил над бумагой, с трудом составляя фразы и подбирая слова. Он почти пожалел, что из-под пера его вышла такая белиберда. Она вполне способна была перечеркнуть чувство симпатии, уже возникающее в нем к этому человеку.

Явился слуга, чтобы проводить важного гостя на ужин, и Лайам следом за ним углубился в недра старинного здания. Они прошли через скрипторий, где даже в такой поздний час все еще работали клерки, и попали в огромный зал, в котором не было ничего, кроме четырех, гигантской величины гобеленов с изображениями четырех городов Южного Тира. Лайам сразу же узнал Саузварк и остановился, чтобы рассмотреть остальные ковры, однако слуга, уже отворивший дверь в дальнем конце помещения, деликатно покашлял в кулак. Лайам встрепенулся и поспешил нагнать своего провожатого.