Дракула против Гитлера
Шрифт:
«Сначала немного анестезии», предложил Ван Хельсинг.
«Анестезии? Еще одно новое слово в моем словаре», сказал Дракула. «Объясните, пожалуйста».
«Обезболивающие средства», сказала Люсиль и пошла к запертому шкафу, где у них под замком лежали пробирки и склянки.
«Они на меня не подействуют», покачал головой Дракула. «Если бы смягчение боли было бы для меня возможным, я бы давно уже погиб от нее. Пожалуйста, вырежьте пораженные ткани. Я чувствую, как пока мы тут с вами говорим, заражение продолжает распространяться».
И действительно. Люсиль были видны ядовитые вены, черным пауком расползавшиеся под его белой, как известь, кожей.
«Готовы?»,
Люсиль протянула Дракуле руку, который взял ее. Дракула кивнул доктору.
Ван Хельсинг взял щипцы и ввел их кончиками в рану, прощупывая. Дракула стиснул зубы, не возражая, хотя было видно, что ему больно. Люсиль поразилась тому, какими уверенными были движения рук ее отца, даже в таком преклонном возрасте.
«Есть!», объявил Ван Хельсинг и извлек небольшой треугольный кусочек белого металла. Он бросил его на поднос и взял скальпель.
«Теперь удалить мертвую ткань, говорите?», спросил он вампира.
«Некроз, если вам так удобно. Мертвая ткань — это я». Дракула слабо улыбнулся.
Скальпель вонзился в кожу вокруг раны, куда черное поражение еще не добралось. Лицо Дракулы исказилось от боли.
КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.
ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.
КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.
СТЕНОГРАММА ДОПРОСА (01/06/41).
Допрос проводится майором В.РЕЙКЕЛЕМ и специалистом по допросам ефрейтором ШРЕКОМ. Также присутствует ротный писарь.
Допрашиваемый закреплен в специально сконструированном ефрейтором кресле для допросов. У допрашиваемого имеются синяки и ссадины, полученные при задержании и во время предыдущего, незадокументированного допроса.
МАЙОР Р.: С кем вы работаете?
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
Caviar comes from virgin sturgeon. Virgin sturgeon’s a very fine dish. Very few sturgeon are ever virgin, That’s why caviar’s a very rare dish. Икра — продукт девственного осетра. А девственный осетр — замечательное блюдо. Но очень немногие осетры девственны, Поэтому икра — очень редкое блюдо.Ефрейтор Ш. берет в руки инструменты — молоток и гвозди.
МАЙОР Р.: Мы могли бы сэкономить массу времени, весьма неприятного для нас обоих, если бы вы назвали мне одно только имя. Только одно. Это не так уж и сложно, не правда ли?
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
Oysters they are fleshy bivalves. They have youngsters in their shell. How they diddle is a riddle, But they do, so what the hell. Устрицы — это мясистые моллюски, У них в раковинах детки. Как они трахаются — это загадка, Но они трахаются, вот ведь черт!МАЙОР Р.: Вы расскажете мне, с кем вы сотрудничаете.
Ефрейтору Ш. приказано снять брезент в углу камеры для допросов. Под ним
ДОПРАШИВАЕМЫЙ:
The other night, dear, as we lay sleeping, I could not help it, I lost control. And now you wonder, just why I’m leaving; You will find out in nine months or so. Той ночью, милая, когда мы с тобой переспали, Я ничего не мог с собой поделать и словно обезумел. И теперь ты удивляешься, почему я уезжаю; Тебе всё станет ясно месяцев через девять.Командир кивает ефрейтору Ш. Небольшой гвоздь (30 миллиметров) вставляется между средними костяшками первого пальца левой руки допрашиваемого. Он отвечает криком, но разобрать в нем что-либо невозможно.
МАЙОР Р.: Имя. Одно только имя.
ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Р.М.Ренфилд, сержант, Королевские инженерные войска.
Майор Р. кивает еще раз. Вставляется второй гвоздь, закрепляемый аналогичным образом, но на этот раз на втором пальце той же руки.
ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Меня не уничтожить сантиметр за сантиметром! Я вытерплю всё, за Господина и Хозяина моего!
Услышав приказ обыскать все этажи здания, я побежал по коридору, отчаянно дергая каждую дверь. Я вел себя прямо как крыса, угодившая в ловушку и лихорадочно ищущая выход из опаснейшей ситуации. И справа, и слева, все двери во все кабинеты и комнаты были заперты. Я пожалел о том, что не уделил должного внимания курсу взлома замков в поместье Болье, но так уж получилось, что в тот день у меня было жуткое постпраздничное похмелье после победы в крикете.
Я подумал было разбить стекло одной из дверей, но вскоре отказался от этой идеи; разбив стекло, я на 100 процентов выдал бы себя тем, кто обыскивал помещения, как это случилось и у меня на входе в здание.
Наконец, одна из дверей поддалась моим паническим толчкам. Войдя туда, я сразу же понял по резкому неприятному запаху, что нахожусь в уборной. Вскоре я сообразил, что это был даже не мужской туалет: об этом говорило отсутствие писсуаров и наличие изящного ротангового диванчика, выкрашенного в белый цвет с выцветшими розовыми подушками. Кабинки были выкрашены желтой, облезшей от давности краской, а когда-то белые восьмиугольные плитки, которыми был выложен пол, были битыми во множестве мест, и каждая неправильной формы трещина в них была черной от многолетней грязи. Воздух был насыщен сырой влагой и благоухал мускусом сигаретных окурков и тошнотворно-сладким запахом духов.
В отчаянии я стал повсюду, где только можно, искать какое-нибудь место, где можно было спрятаться. Но ничего такого там не оказалось — ни вентиляционного отверстия, ни какого-нибудь технического подпола. Одинокое окошко находилось весьма высоко от пола и было явно слишком маленьким, чтобы я мог в него пролезть.
По виду оно было таким, будто его не открывали со времен Наполеона. Местечко это было плотно закупорено, как герметичная подводная лодка, что, вероятно, было связано с запахом.