Дракула. Повести о вампирах (сборник)

Стокер Брэм

В нескольких шагах от дверей она остановилась, точно задержанная какой-то непреодолимой силой. Затем она обернулась к нам, и яркий свет луны и фонаря Ван Хелсинга осветили ее лицо. Мне никогда еще не приходилось видеть такого злобного выражения лица, и, надеюсь, ни один смертный его не увидит. Роскошные краски превратились в багрово-синие; глаза, казалось, метали искры адского огня, брови насупились, изгибы тела напоминали кольца змей Медузы, очаровательный рот стал квадратным, словно у маски страсти греков или японцев.

Так она простояла несколько минут, показавшихся нам целой вечностью, между поднятым крестом и запечатанным входом в склеп. Ван Хелсинг нарушил тишину, он спросил Артура:

– Ответьте, друг мой, продолжать мне свою работу?

Артур,

закрыв лицо руками, ответил:

– Делайте что хотите, делайте что хотите. Таких ужасов больше быть не должно.

Ему сделалось дурно. Квинси и я одновременно подскочили к нему и взяли под руку. Мы слышали, как Ван Хелсинг подошел к дверям и принялся вынимать из щелей освященные предметы, которые туда поместил. Мы были поражены, когда увидели, что, после того как Ван Хелсинг сделал шаг назад, женщина, с таким же телом, как наше собственное, проскользнула в промежуток, сквозь который едва ли могло протиснуться даже лезвие ножа. Какое-то радостное чувство овладело нами, когда мы увидели, как Ван Хелсинг снова спокойно заткнул щели замазкой.

Покончив с этим, он поднял ребенка и сказал:

– Идемте, друзья мои; до завтра нам тут нечего делать. В полдень здесь похороны; сразу же после этого мы придем сюда. Все друзья покойного уйдут раньше двух часов; когда могильщик закроет ворота, мы останемся, так как тут еще кое-что нужно сделать, но не то, что мы делали нынешней ночью. Что же до малютки, так как у него нет ничего опасного, к завтрашнему дню он будет здоров. Мы положим его так, чтобы полиция его нашла, как в ту ночь, а затем отправимся домой.

Подойдя вплотную к Артуру, он сказал:

– Вы, мой друг Артур, выдержали тяжкое испытание, но впоследствии когда вы оглянетесь, то увидите, сколь оно было необходимо. Теперь вам плохо, дитя мое. Завтра в это время, Бог даст, все уже будет кончено, так что возьмите себя в руки.

Мы оставили ребенка в безопасном месте и отправились домой.

29 СЕНТЯБРЯ, НОЧЬ. Около двенадцати часов мы трое – Артур, Квинси Моррис и я – отправились к профессору. Странно вышло, но все мы совершенно инстинктивно надели черные костюмы. В половине второго мы были уже на кладбище и бродили там, читая надписи на плитах; когда же могильщики кончили свою работу и сторож, убежденный, что все ушли, закрыл ворота, каждый из нас занял свое место. На сей раз у Ван Хелсинга вместо маленькой черной сумки была длинная кожаная, напоминающая крикетную, должно быть, порядочно весившая.

Когда на дороге замолкли шаги посетителей, мы тихо последовали за профессором к склепу. Профессор вынул из сумки фонарь, две восковые свечи и осветил склеп. Когда мы вновь подняли крышку гроба Люси, то увидели тело во всей его красе. Но у меня любовь исчезла, осталось лишь отвращение к тому, что приняло образ Люси, не приняв ее души. Даже лицо Артура сделалось каким-то жестоким, когда он на нее взглянул. Он обратился к Ван Хелсингу и сказал:

– Это тело Люси или дьявол в ее оболочке?

– Это ее тело и в то же время не ее. Но подождите немного, и вы увидите ее такой, какая она была и есть.

То лежала не она, так могла выглядеть Люси, привидевшаяся в кошмарном сне: острые зубы, окровавленные, сладострастные губы, на которые страшно было даже взглянуть, – это плотское, бездушное существо казалось дьявольской насмешкой над непорочностью Люси. Ван Хелсинг со своей обычной обстоятельностью начал вынимать из сумки разные вещи и раскладывать их в определенном порядке. Сначала он вынул маленькую масляную паяльную лампу, затем скальпели, которые он оставил под рукой, и, наконец, круглый деревянный кол толщиной в два с половиной или три дюйма и около трех футов длины, с одного конца заостренный и обожженный. Потом он вынул тяжелый молот. Меня врачебные приготовления возбуждают и подбадривают, но Артура и Квинси они повергли в смущение. И все-таки они крепились и терпеливо ждали.

Когда все было приготовлено, Ван Хелсинг сказал:

– Прежде чем приняться за дело, объясню вам, что это такое. Это из области

знаний и опыта древних народов и всех тех, кто изучал власть «не-мертвых». Становясь таковыми, они обретают бессмертие; они не могут умереть, им приходится продолжать жить год за годом, увеличивая количество жертв и приумножая мирское зло, ибо все умершие от укуса «не-мертвого» сами делаются «не-мертвыми» и в свою очередь губят других. Таким образом, их круг расширяется, словно круги по воде от брошенного камня. Друг Артур, если бы Люси вас поцеловала, помните, тогда, перед ее смертью, или вчера ночью, когда вы раскрыли ей свои объятия, то и вы со временем, после смерти, стали бы nosferatu [15] , как зовут их в Восточной Европе, и увеличили бы число «не-мертвых». Карьера несчастной милой леди только лишь началась. Дети, кровь которых она высасывала, еще не в опасности, но если она будет продолжать жить «немертвой», они во все большем количестве станут терять кровь; ее власть заставит их приходить к ней, и она высосет у них всю кровь своим отвратительным ртом. Но если она и вправду умрет, все прекратится. Крошечные ранки на шее исчезнут, и они вернутся к своим играм, даже не зная, что с ними произошло. Самое главное тут то, что, если вернуть эту «не-мертвую» к настоящей смерти, душа бедной Люси станет свободной. Вместо того чтобы творить зло по ночам и с каждым днем все больше делаться подобием дьявола, она сможет спокойно занять свое место среди ангелов. Так что, друг мой, рука, которая нанесет ей удар освобождения, будет для нее благословенной. Я сам готов это сделать, но, может быть, среди нас найдется кто-нибудь, у кого на это больше прав? Наградой ему будет право думать в бессонные ночи: «Это моя рука отворила ей путь в небеса – рука того, кто ее любил больше других, рука, которую избрала бы она сама». Найдется ли среди нас такой человек?

15

Не-мертвый (румын.).

Мы все смотрели на Артура. Он понимал так же, как мы, что бесконечная любовь к нему призывала его исполнить этот долг, дабы память Люси осталась для нас святой, а не проклятой; он шагнул вперед и смело сказал, хотя руки его дрожали, а лицо было бело как снег:

– Верные друзья мои, благодарю вас от глубины своей разбитой души! Скажите, что нужно сделать, и я не отступлю.

Ван Хелсинг положил ему руку на плечо и сказал:

– Молодец! Чуточку храбрости, и все кончено. Этот кол надо вбить ей в сердце. Ужасное испытание, я в этом уверен, но это ненадолго, и потом вы будете радоваться больше, чем теперь горевать, и выйдете отсюда с легкой душой. Но не следует колебаться, если решились. Думайте лишь о том, что мы, ваши верные друзья, с вами и молимся за вас все время.

– Начинайте, – хрипло сказал Артур. – Скажите, что нужно делать.

– Возьмите кол в левую руку, а молот в правую. Мы начнем читать заупокойные молитвы – я принес с собой молитвенник, – и остальные будут мне вторить. Вы же бейте с Божьей помощью, чтобы та, которую мы любили, успокоилась, а «не-мертвая» исчезла.

Артур взял кол и молот. А раз он на что-нибудь решился, рука его уже не дрогнет.

Ван Хелсинг раскрыл молитвенник и начал читать молитву, а Квинси и я повторяли за ним слова как могли. Артур приставил кол заостренным концом к ее сердцу, и я видел, как тот впился в мясо. Затем он ударил изо всех сил.

Люси стала корчиться в гробу, и какой-то гнусный, отвратительный, кровь леденящий крик сорвался с ее красных губ. Тело вздрагивало, корчилось и кривлялось; белые острые зубы стучали и кусали губы, а изо рта била пена. Но Артур не дрогнул. Он был подобен Тору, когда твердой рукой все глубже и глубже вгонял в тело кол, несущий избавление, а из пронзенного сердца била фонтаном кровь. Его лицо окаменело, но в глазах светилось осознание высокого долга; его вид придавал нам мужество, и голоса наши звенели под сводами небольшого склепа.