Драмы и комедии
Шрифт:
И в у ш к и н. Мы тебе доверяем, Анисим Федорович.
О х а п к и н. Доверяли зайцу медведей сторожить…
И в у ш к и н (смеется). Вот ты какой, знаменитый Мамонтов, гроза адмиральских карателей!
М а м о н т о в. Ты не чурайся, Егорка, подойди сюда.
Е п и ф а н о в. Мы можем подойти, не гордые.
М а м о н т о в. Знакомься с товарищем Ивушкиным.
Е п и ф а н о в (протягивает руку). Можно. Мы не против краткого знакомства.
И в у ш к и н. Почему краткого?
Е п и ф а н о в.
И в у ш к и н. Эсер?
Е п и ф а н о в. Это не играет значения. (Выходит.)
И в у ш к и н. Зачем тебе, Ефим, эта подпорка?
М а м о н т о в. Егор? С одного села мы. В одной стенке на кулачки ходили.
И в у ш к и н. А в какой стенке он теперь? Смотри, браток! Постой-ка, постой, а самоварника ты узнал? (Указывает на Охапкина.)
М а м о н т о в. Бат-тюшки… (Обнимает Охапкина.)
И в у ш к и н (весело). Весь патруль в сборе…
М а м о н т о в. Давай обрешим дела. Связь между нашими отрядами нам надо установить.
И в у ш к и н. Где советоваться будем?
М а м о н т о в. Да в этом кабинете.
О х а п к и н. А как, ежели карахтерные нагрянут?..
М а м о н т о в. Каратели, Анисим, страшные, когда от села до села, от человека до человека — пустота. А как поднимется степь — все села, все люди!..
О х а п к и н. Ежели чаю пожелаете, самовар в зыбке, сберегся.
И в у ш к и н. Родину береги, Анисим Федорович, тогда и самовар уцелеет.
О х а п к и н. Вишь ты, паря… родина — она штука совместная, а самовар — мой!
Заимка Тиуновых. Большая горница, напоминающая ту, что в избе Охапкина, но богаче обставленная. Богатый киот, горит лампада. Т и у н о в, мрачный, постаревший, сидит перед пьяным П е т ь к о й Т е л ь н и х и н ы м.
П е т ь к а. Истуканом смотришь, да?! А мне кровь бельма заливает…
Т и у н о в. Самогон, а не кровь.
П е т ь к а. Пускай! Что, как не пить? Куда ни качнешься с отрядом — бьют! Мужики, свои, степняки сибирские, ловят, как волков. Все села взнялись, все поголовно! Заварили кашу большевики, ох и круто заварили… Все отряды в одну армию свели. Штаб у них… Шта-аб! Главнокомандующий!.. Ефимка Мамонтов, унтер-офицер, востровский мужик. Первый друг этих питерских закоперщиков… Мать наша, степь Кулундинская, ни пройти, ни проехать — на пику, на саблю нарвешься. Кованые пики у них, одна винтовка на отряд, а дерутся, сволочи… Откуда злость такая, Ферапонт Михайлович?
Т и у н о в. Откуда и твоя. Люди разобраться хотят.
П е т ь к а. В чем, в чем тут разбираться?!
Т и у н о в. Степь всегда была ровная, а люди на ней — один небо чубом цепляет, а другой из ковылей не виден…
П е т ь к а. Так разве ж мы можем допустить?.. Я — Тельнихин!
Т и у н о в. Хочешь, тайну тебе открою? Тайну своей жизни? Э, нет, в самогоне ты по горло…
П е т ь к а. Открой! Открой, Ферапонт Михайлович… спасения ищу, загнали меня… (Оглянулся на дверь в соседнюю комнату, откуда доносится шум голосов.) Тихо… тихо! Они там не смеют этого знать. Они — рубать, и все, все… Открой тайну!
Т и у н о в. Изволь. (Придвигается к Петьке.) Мир устроен не по справедливости. Я это всегда знал.
П е т ь к а. Ха-ха-ха! Тайна. Это ж большевики толмят!
Т и у н о в. А между тем правда истинная.
П е т ь к а. Так пошто сам против правды этой всю жизнь прешь?!
Т и у н о в. Свернуть некуда. Иные, кто тайну эту постигал, в монахи постригались. А мы — извечной стезею пойдем… извечной! И камушки с дороги поскидаем… Смекаешь?
П е т ь к а (кричит). К черту! К черту… Стезею… камушки!.. Я силы от тебя ждал, а ты мне…
Т и у н о в. А чьей силой держишься?! Кто твой отряд снарядил?.. Мы, Тиуновы. Кто тебя выручил, когда красные под Топчихой прижали? Брата моего сыновья, Терентия Михалыча. Кто людишек в твой отряд зазывает? Не моя ли родня, Петр? Дурак неблагодарный… Мало? Еще дадим. Для святого дела не жалко… Скупай буйные головы!
П е т ь к а. Стезею, Ферапонт, стезею… И эх, и пораскидаю же я камушки!..
Входит Л ю б а ш а.
Л ю б а ш а. Воитель.
Петька пытается обнять Любашу, но та отталкивает его.
П е т ь к а. Люб-ба… Приз ты мой невзятый… (Схватив бутылку, выходит.)
Л ю б а ш а (после паузы). Вошла я сейчас в светелку свою. Тихо, чистенько… кружева белые… В зеркало взглянула — боже мой, какая страшная! В грязи, в сапожищах… Чужая самой себе. (Отвернулась, скрывая от отца слезы.) Ой, в какой трясине я загрязла… Мстить захотела! А кому мстить? Вся степь огнем полыхает, а я — со своей обидой, глупая… Куда полезла!
Т и у н о в. Известно, не бабье дело война.
Л ю б а ш а. Кабы знать, за что бьешься… Вон сколько баб в отрядах красных! Они-то знают.
Т и у н о в. А ты разумом не оскудела?
Л ю б а ш а. Вы послушайте, послушайте… Приехали мы в Брусничное. Согнали всех на площадь перед сборней. «Пошто красным помогаете?!» А дружинники-то пьяные, и сам Петька пьяный… «Жечь, кричит, рубать!» И началось…
Т и у н о в. А ты? В сторонке ховалась?
Л ю б а ш а. Как тут сховаешься! Бежит старик с вилами — да прямо на меня. «Бей турку!» — кричит. Увернулась я, саблю выхватила…