Драмы. Стихотворения

Шиллер Фридрих Иоганн Кристоф

Все командиры подписались… Нет Лишь Макса Пикколомини. В чем дело?

Терцки

Он… полагал…

Илло

Пустое самомненье! Он счел, что это лишнее меж вами.

Валленштейн

Да, лишнее, и он, конечно, прав… Полки мне рапорт подали, чтоб их Не посылать во Фландрию с инфантом; [153] Они сопротивляются приказу, Вот вам уже к восстанью первый шаг.

153

Не посылать во Фландрию с инфантом… —

Речь идет о брате испанского короля доне Фернандо, наместнике Милана; его назначили наместником в Нидерланды. В начале января 1634 года фаворит императора патер Квирога доставил в ставку Валленштейна указ придать к отряду дона Фернандо шесть (у Шиллера — восемь) конных полков, что заметно ослабило бы силы Валленштейна; об этом упоминается в «Лагере» и в «Пикколомини» (11,7).

Илло

Они с тобой к врагу примкнут охотней, Чем без тебя к Испанцу перейдут.

Валленштейн

Что ж, так и быть, я выслушаю шведа.

Илло

(поспешно)

Угодно, Терцки, вам его позвать? Он ждет приема.

Валленштейн

Погоди немного. Он поспешил… застиг меня врасплох… Я случаю слепому не вверяюсь, Его угрюмой власти не приму.

Илло

Ты выслушай сперва. А после — взвесь.

Илло и Терцки уходят.

Явление четвертое

Валленштейн

(один)

Возможно ль? Захотеть — и быть не в силах? [154] Что ж, я не властен возвратиться вспять? И потому я совершить обязан Деяние, задуманное мною, Что от себя не отстранял соблазна, Но тешил сердце тайною мечтой, Обдумывая средства к смутной цели И оставляя к ней открытый путь?.. Свидетель бог! То не было всерьез, Я твердого не принимал решенья. Лишь в думах я испытывал отраду; Меня влекли возможность и свобода. Иль осуждать меня за то, что я Химерой праздной тешился о троне? Иль не был я в душе своей свободен, И разве я не видел в стороне Надежного пути для отступленья? Но вдруг смотрю: да где же это я? Тропы назад не видно, и стена Из собственных моих деяний встала, Стезю к возврату преградив!..

154

Возможно ль? Захотеть — и быть не в силах? — Гете, пристально следивший за всеми этапами становления трилогии, назвал этот монолог Валленштейна «осью» трагедии «Смерть Валленштейна».

(Останавливается в глубокой задумчивости.)

Преступным я кажусь, и никогда Я не смогу сложить с себя вину! Жизнь двойственна — и это мне во вред… Ведь даже чистых дел благой источник Недобрые отравят подозренья. Когда б я в самом деле был изменник, То, сохраняя безупречный вид, Личину бы я наглухо надел, И возбуждать не стал бы недовольства. Но, невиновный и несовращенный, Порывам страсти волю я давал… И дерзок был, но только на словах. А ныне все, что с уст порой срывалось, Обдуманным намереньем представят; Что́ в гневе иль в веселую минуту Я от избытка сердца говорил, Враги одно с другим так ловко свяжут, Такую вдруг припишут мне вину, Что я от удивленья онемею. Я сам попался в собственные сети, И разорвать их может только сила.

(Снова останавливается.)

Какая перемена! Я недавно Любую цель себе свободно ставил; Но крайность нас жестоко подгоняет. Суров неотвратимости закон! Мы не без дрожи опускаем руку В таинственную урну наших судеб. Коль замысел отважный скрыт в груди, Он — мой; но стоит лишь ему покинуть Глубины сердца, где он зародился, Как в вихрях

жизни, словно на чужбине, Игрушкою он станет злобных сил, Которых никому не усмирить.

(Быстро ходит по комнате, потом снова останавливается в задумчивости.)

Ну, а твоя затея? Честно ль ты В ней разобрался? Потрясти ты хочешь Власть, что царит уверенно, спокойно, Ту власть, что, освященная веками, Обычаями жизни повседневной И верой простодушного народа, Укоренилась тысячью корней. Здесь ждет борьба не силы против силы, Я не страшусь ее. Врагу любому Готов я смело посмотреть в глаза, — Отважный враг во мне отвагу будит. Я недруга незримого боюсь, Что мне противоборствует в сердцах И малодушьем повседневным страшен… Не то внушает ужас, что опасно И что, живое, борется с живым, — В обыденном весь ужас, в вековечном Возврате неизбывного «вчера», Того «вчера», что ныне всем значеньем Обязано отжившему былому! Обыденность — вот имя человеку, Привычка же — кормилица его. Беда тому, кто посягнул на скарб, Завещанный веками! Старина Седая, обомшелая священна, И если ты обязан ей правами, Благоговеть пред ними будет чернь.

(Входящему пажу.)

Полковник шведский здесь? Так пусть войдет.

Паж уходит.

(Валленштейн устремляет взор на дверь и задумывается.)

Она еще чиста!.. Через порог Не заносило ногу преступленье… Узка межа двух жизненных путей!

Явление пятое

Валленштейн и Врангель.

Валленштейн

(устремив на вошедшего испытующий взгляд)

Так ваше имя Врангель? [155]

Врангель

Густав Врангель, Зюдерманландцы — полк мой голубой. [156]

Валленштейн

Под Штральзундом отважною защитой Большой урон нанес мне некий Врангель, — Из-за него осаду снять пришлось.

155

Так ваше имя Врангель? — Врангель — вымышленное лицо и только имя — историческое. В «Тридцатилетней войне» Шиллера названы два шведа Врангеля (уже после рассказа об эгеровских убийствах), но ни тот, ни другой не встречались с Валленштейном и не препятствовали штурму Штральзунда, морской крепости на севере Германии. Шиллер берет звонкое историческое имя и рассказом о якобы совершенном подвиге поднимает значение посланца шведов в этой блестящей сцене дипломатического поединка.

156

Зюдерманландцы — полк мой голубой. — Шведские полки различались по цвету обмундирования (Зюдерманландия — шведский административный округ).

Врангель

То не моя была заслуга, герцог, — Сама стихия вам дала отпор! Бельт, разъярясь, спасал свою свободу, Чтоб только суша вам была покорна.

Валленштейн

Вы шляпу адмирала с головы Сорвали мне.

Врангель

Чтоб возложить — корону!

Валленштейн

(знаком приглашает его сесть и сам садится)

Так, грамота посла. Вы полномочны?

Врангель

(с озабоченным видом)

Нам надо разрешить еще сомненья…

Валленштейн

(прочитав послание)

Вот дельное письмо! Глубокий ум У вашего правителя, полковник. Ваш канцлер написал: он только мысль Покойного исполнит короля, Когда мне чешский трон занять поможет.