Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Вот, мистер Диксон, — сказал он, — это обстоятельство доказывает справедливость моих слов. Образ ваших действий не приведёт ни к чему хорошему,— вы сами видите. Если б вы согласились не говорить об этом щекотливом вопросе, вы бы никогда не были поставлены в столь неприятное положение. Вы видите, что здешнее общество имеет свои особенности. Они не могут терпеть рассуждений о невольничестве. Мы не менее вашего испытываем зло от этой системы. Наши души падают под её бременем. Но Провидение ещё не отворяет нам дверей и не даёт возможности что-нибудь сделать. Мы, по необходимости, должны терпеть и ждать, когда Господь, в своё благое время, вызовет свет из мрака и порядок из беспорядка.
Эта последняя фраза, составлявшая часть стереотипного увещания, которое старшина имел обыкновение
— Я должен одно сказать, — возразил мистер Диксон, — весьма дурной знак, если наши проповеди, не производят никакого значительного впечатления.
— Но, — сказал мистер Броун, — вы должны принять в соображение особенность наших учреждений. Наши негры, при всём своём невежестве, чрезвычайное восприимчивы, легко возбуждаемы, — а от этих качеств можно ожидать страшных последствий. Вот почему так горячо вступаются владетели невольников, когда происходят относительно негров какие-либо разбирательства или рассуждения. Я был в Ношвиле, когда случилась история с Дрессером. Он не сказал ни слова, — не открыл даже рта, но они знали что он был аболиционист, и потому обыскали его сундуки, пересмотрели бумаги и нашли документы, в которых заключались различные мнения о свободе негров. И что же? Все духовные присоединились к этому делу и решили наказать Дрессера примерным образом. Я сам думал, что они зашли слишком далеко. Но что вы станете делать. В подобных случаях люди не рассуждают и не хотят рассуждать. Нельзя даже расспрашивать о таких вещах, и потому каждый должен держать себя как можно осторожнее. Теперь и я со своей стороны желаю, чтобы проповедники ограничились исполнением своих обязанностей. И притом, вы ещё не знаете Тома Гордона. Это ужасный человек! Я бы не хотел иметь с ним дела. Я счёл за лучшее принять снисходительный тон и упросить его удалиться. Признаюсь, я бы не хотел иметь Тома Гордона своим врагом. Во всяком случае, мистер Диксон, если вы намерены распространять своё учение, то я советовал бы вам удалиться из нашего штата. Конечно, мы не имеем права назначать границы внушениям совести; но как скоро убеждения какого-нибудь человека производят смуты и воспламеняют умы, тогда мы обязаны положить этому преграду.
— Да, — сказал мистер Карнет, старшина, — мы обязаны держаться мнений, водворяющих порядок,— обязаны охранять порядок вещей, от которого зависит благоустройство государства.
— Но, джентльмены, согласитесь, что такой образ действий лишает нас возможности свободно выражать свои мысли, — сказал Клейтон. — Если Том Гордон может предписывать, что и как должно говорить об одном предмете, он тоже самое может сделать, относительно и другого; бич, который держали недавно над головой нашего друга, могут поднять и над нашей. Независимо от правоты или погрешности правил мистера Диксона, мы должны поддерживать его положение для поддержания права свободного мнения в штате.
— Священное Писание говорит, — сказал мистер Карнет, — если тебя преследуют в одном городе, беги в другой!
— Это относилось, — сказал Клейтон, — к народу, не имевшему никаких прав свободы. Но если мы подчинимся таким господам, как Том Гордон и его сообщники, то непременно сделаемся рабами деспотизма, какого ещё не существовало в мире.
Но Клейтон говорил людям, уши которых были заткнуты хлопчатой материей, пропитанной леностью и беспечностью. При этих словах они встали и объявили, что пора воротиться домой. Клейтон выразил намерение провести ночь в коттедже мистера Диксона, чтоб успокоить его и, при непредвиденном случае, помочь своим друзьям.
Глава XLVIII.
Ещё насилие
На другое утро Клейтон нашёл своих друзей, не смотря на испуг и оскорбление предшествовавшей ночи, в гораздо лучшем положении, чем ожидал. Они казались спокойными и весёлыми.
— Удивляюсь, — сказал он, — что вы и ваша жена могли встать сегодня.
— Кто служит Богу, тот не теряет силы, — сказал мистер Диксон. — Я часто чувствовал истину этого. Бывало время, когда я и жена оба лежали в постели, и никак не думали, что встанем с неё;— заболевало
При этих словах Клейтон припомнил насмешливого, неверующего, блистательного Фрэнка Росселя и мысленно сравнил его с простосердечным, кротким, благородным человеком, который сидел перед ним.
— Нет, — сказал он про себя, — человеческая натура не вздор. Есть настоящие люди. Есть люди, которые для успеха не решатся пожертвовать правдой.
— Что же вы думаете предпринять теперь? — с участием спросил Клейтон. — Неужели вы перестанете трудиться в нашем штате?
— Надо будет продолжать, пока положительно не увижу, что мои труды бесполезны, — сказал мистер Диксон. — Мне кажется, мы должны уступить нашему штату этот вопрос без малейшего сопротивления. Кто хочет слушать меня, — тот может иметь со мной дело. Правда, что мои слушатели бедны и не светски; но всё же мой долг не оставлять их, пока не буду убеждён, что закон не может защитить меня в отправлении моих обязанностей. Сердца людей в руках Божиих... Это зло великое и вопиющее. Оно постепенно ослабляет нравственность в наших церквах. Я считал моим долгом не покоряться насилию тирана, и не обещал удалиться отсюда до тех пор, пока не увидел бы, что на это была воля моего Создателя.
— Мне больно подумать, что Северная Каролина не защитит вас, — сказал Клейтон. — Когда подробности этого дела сделаются известными, я уверен, что порицание будет общее, во всех частях государства. Вы могли бы тогда переехать в другую часть нашего штата, где близкое соседство такого человека, как Том Гордон, не будет беспокоить вас. Я переговорю с моим дядей, вашим приятелем, доктором Кушингом, — нельзя ли будет предоставить вам удобное местечко, где вы спокойно можете исполнять свой долг. В настоящее время он у своего тестя в И... Я поеду туда и сегодня же поговорю с ним. Между тем, — сказал Клейтон, вставая с места, чтобы проститься, — позвольте мне оставить небольшую дань на помощь дела, в котором вы принимаете живое участие.
И Клейтон, пожав руку своего друга и его жены, оставил сумму денег, которой они давно не видали. Через несколько часов он приехал в И... и рассказал доктору Кушингу о вечернем происшествии.
— Это гнусно, это ужасно! — сказал Кушинг. — До чего мы доходим? Друг мой! Это доказывает необходимость молитвы. "Когда враг наступает, подобно приливу моря, Дух Господень должен поднять знамя против него."
— Дядюшка, — сказал Клейтон с некоторым увлечением, — мне кажется, Господь уже поднимает знамя в лице этого самого человека; но народ слишком боязлив, чтоб собраться под него.
— Послушай, любезный племянник: кажется, ты слишком близко принимаешь это к сердцу, — сказал доктор Кушинг ласковым тоном.
— Слишком близко! — возразил Клейтон. — Я должен принять это близко, как должны, в свою очередь, сделать тоже самое и вы. Вы видите человека, который делает приступ к необходимой реформе, начинает этот приступ совершенно миролюбивым и законным образом, и который за такое начало становится посмешищем и предметом поругания для необузданной черни; и что же? В защиту его вы только ещё думаете молить Бога, да воздвигнет Он своё знамя! Скажите чтобы вышло из того, если б у человека загорелся дом, и он бы стал молить Бога, чтобы он своим непостижимым промыслом потушил пожар?
— Помилуй! Здесь нет и не может быть никакой параллели, — сказал доктор Кушинг.
— Напротив, есть, и я вам докажу, — сказал Клейтон. — Представьте себе, что наш дом — это наш штат; и что дом наш в огне: вместо того, чтоб молиться о тушении пожара, вы должны сами употребить все свои усилия, чтобы потушить его. Если все ваши проповедники вооружатся против этого зла, если воспользуются всем влиянием, которое могут производить на своих слушателей; тогда подобные вещи ни под каким видом, не могут повторяться!