Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Бичер-Стоу Гарриет

— Любезный друг, — продолжал Россель, — вы, философы, имеете чрезвычайно ошибочное мнение на счёт смертоносного оружия. Им не следует пренебрегать в борьбе с людьми бездушными. Пара хороших пистолетов тебе не повредит; я не шутя говорю, Клэйтон, что ты должен носить пистолеты. Если враги твои узнают, что ты имеешь их при себе и, в случае крайности, намерен сделать из них употребление, они, поверь, будут держаться подальше. Жизнь ещё им не надоела. А я уверен, что в непродолжительном времени у нас поднимется порядочная суматоха. Том Гордон далеко хитрее, чем ты полагаешь; он записался в члены конгресса, и поверь,— с его правилами он приобретёт много голосов. В конгрессе он наделает шуму; это наверное. Чтоб показать себя, чтоб дать некоторую известность своему имени, ему стоит только стать во главе крестового похода против аболиционистов.

— После этого, нам нельзя ни свободно говорить, ни свободно рассуждать в нашем штате, — сказал Клейтон, — скажи, где же мы находимся?

— Где мы находимся, любезный друг? Гм! Я знаю где; а если ты не знаешь, то узнаешь теперь. Свободно рассуждать? Конечно, мы можем обсуждать этот вопрос только с

одной стороны, или, пожалуй, обсуждать со всех сторон всякий другой вопрос, кроме этого. Об этом предмете нельзя рассуждать свободно; тебе не позволят этого, пока владельцы невольников будут поддерживать свою власть. Неужели ты думаешь, что они расположены позволить этим несчастным, я говорю о белых, — сбросить с своих глаз повязку, которая даёт возможность так легко водить их за нос? Сделай только они это и тогда придётся им страшно поплатиться. В настоящее время эти жалкие создания находятся в довольно безопасном неспокойном состоянии, так что партии могут действовать посредством их по своему произволу; у них есть голоса; остаётся только пользоваться ими. Они шумят, горой стоят за наши учреждения, потому собственно, что они величайшие невежи не знают, что более всего вредит им. И опять негры: — это хитрый народ. У них такие длинные уши и так они пронырливы, что им всё известно, что бы ни говорили в кругу владетелей невольников; отсюда-то и старинная боязнь восстания. А это, Клэйтон, слово страшное! Негры, я тебе скажу, точно тёмный колодец, в котором не видно, что скрывается на дне.

— По всему этому, — сказал Клейтон, — единственный способ, и притом самый безопасный, предотвратить восстание — это реформа. Негры — терпеливое племя — они в состоянии долго переносить всякие обиды; им только стоит показать, что о них заботятся, — и это уже будет самым действительным предотвращением бедствия. Если вы хотите восстания, то затворите этот предохранительный клапан: пар сам собою вырвется наружу. В настоящее время умы, так сказать, растут; а рост ничем не остановишь: нет силы, подобной росту. Я видел вяз, который расколол скалу потому только, что ему нужен был свет и воздух; и он пробил себе отверстие. Посмотри на аристократию Англии; почему она сохранила свою самостоятельность? Потому что знала, где и когда нужно уступить; потому что никогда и никому не мешала рассуждать; потому что снисходительно отступала в сторону перед силою возрастающего народа. Вот главная причина её существования по настоящее время, между тем как аристократия Франции раздроблена до атомов.

— Любезный Клэйтон, — сказал Россель, — всё это совершенно справедливо и весьма убедительно; но тебе не убедить в этом нашу аристократию. Наши аристократы оседлали молнию, и намерены мчаться на ней, очертя голову. Они думают соединить Кубу с Сандвичевыми островами,— и Бог весть, что хотят сделать! Хотят основать великую и могущественную невольническую империю; при чём Северные Штаты должны быть для неё тем же, чем была Греция для Рима. Мы будет управлять ими, а они — доставлять для нас удобства жизни. В Южных Штатах очень хорошо умеют управлять народом. Мы ещё в колыбели начинаем изучать эту науку; у нас много свободного времени изучать её,— нам больше нечего делать. Свободные штаты имеют свои фактории, торговые дома, училища и другие заведения для народного образования; и если мы достаточно осторожны, если мы не говорим им слишком ясно, куда завлекаем их, то они и не узнают, пока не попадут в нашу ловушку.

— Прекрасно, — сказал Клейтон, — но ты исключил из своего расчёта ещё один элемент силы.

— Какой же именно? — спросил Россель.

— Бога.

Глава XLVI.

Планы Тома Гордона

Том Гордон, между тем, начал управлять родительской плантацией, совершенно отступив от прежней кроткой, снисходительной системы. При его безграничном мотовстве, при необузданном своенравии, не было никакой возможности удовлетворить все его денежные требования. Не выходя из границ, определенных законом, он столько же обращал внимания на пути, по которым приходили к нему деньги, сколько обращает на это внимание разбойник на большой дороге. Если Том был дурной владетель негров и господин, то потому, что в душе его недоставало некоторых, необходимых качеств. Природа одарила его светлым и проницательным умом, энергичным и живым характером. Подобно многим молодым людям, он неспособен был обманывать и обольщать себя ложными взглядами на вещи. Он смело, с открытыми глазами, шёл по пути нечестия и зла; весьма мало обращал внимания на общественное мнение и еще того меньше на мнение людей благоразумных и добросовестных. Поэтому для него решительно было всё равно, что думали другие о нём самом, или о его поступках. « Поговорят, устанут и замолкнут», – в свою очередь думал он о ближних.

Слова умирающей Нины: " Берегите, Клэйтон, моих людей, скажите Тому, чтобы он не обижал их", часто приходили на память Клейтону, после отъезда его с плантации. Между этими двумя характерами существовала такая непроходимая бездна, что невозможно было допустить даже мысли о сближении.

Ожидать чего-нибудь хорошего от передачи Тому последнего желания его сестры, Клейтон считал совершенно безнадёжным. А между тем предмет этот тревожил его, не давал ему покоя. Какое имел он право скрывать такое завещание? Не обязан ли он был испробовать все средства; как бы они, по-видимому, ни были безнадежны? Под влиянием этого чувства, Клейтон сел однажды и написал Тому Гордону, в простых, безыскусственных выражениях, но со всеми подробностями, о последних минутах жизни Нины; написал в той надежде, что, если слова его не подействуют на Тома, то, по крайней мере, успокоят его собственную совесть. Смерть и могила имеют свои священные преимущества; — одна мысль о них нередко пробуждает в душе человека чувство любви,— не проявлявшееся в течение всей его жизни. Немногие обладают таким каменным

сердцем, чтобы не тронуться описанием последних минут жизни тех людей, с которыми находились в самых близких отношениях... Письмо было подано Тому Гордону однажды вечером, когда, к удивлению, он был один; товарищи разъехались, между тем как легкий недуг принудил Тома остаться на некоторое время дома. Том прочёл письмо с вниманием. Он, однако же, имел слишком положительный характер, слишком много проницательности, чтоб не отгадать цели этого послания. Человек с другою душою, быть может, расплакался бы над подобным письмом, предался бы влечению сентиментальной горести, и подумал бы о своих пороках и заблуждениях. Не таков был Том Гордон. Он не любил предаваться чувствам, которые могли бы привести в движение его нравственную натуру. Он не бессмысленно вёл порочную жизнь; — напротив, делал зло с известной целью, с неутомимою энергией. Чтоб поддержать насильственное спокойствие в своей совести, он прибегал к таким средствам, которые постоянно возбуждали его организм и не допускали углубляться в самого себя. Он никогда не решался побеседовать t'ete-`a-t`ete со своею совестью: решившись, раз и навсегда, следовать по пути порока, угождать плоти и дьяволу, он старался устранять от себя всё, что только могло, хотя бы на самое короткое время, произвести в его душе неприятное волнение. При всём том, он знал очень хорошо, что в том, против чего он постоянно боролся, много было прекрасного и чистого, возвышенного и благородного. Письмо Клейтона казалось факелом, который держал прекрасный ангел, освещая мрачное логовище демона. Свет этого факела был невыносим для Тома. Прочитав письмо, Том швырнул его в огонь, гневно позвонил в колокольчик и приказал подать горячий пунш и новый ящик сигар.

Том Гордон лёг в постель совершенно пьяный: шелест крыльев отлетавшего опечаленного гения-хранителя, который витал над ним во время чтения письма, не достиг до его слуха. На другой день изгладилось всякое впечатление. Том Гордон чувствовал только более сильное отвращение к Клейтону, который письмом своим произвёл в его душе столь неприятное ощущение.

В соседнем поселении Том Гордон пользовался значительною популярностью. Он решился управлять простым народом и управлял. Все неизвестные, невежественные, праздношатающиеся люди, которыми так изобилуют невольнические штаты, безусловно подчинились ему. Всегда готовые помогать ему во всех его предприятиях, всегда способные служить орудием мщения Тома его противникам, они были грозным оружием в его руках. Том был настоящим рабовладельцем. Он имел способность обнимать вопрос о невольничестве со всех сторон; изучил его от начала до конца, и решил, что при жизни его этот главный камень в основе его штата не будет сдвинут с места. Действуя против аболиционистов с неутомимой энергией и прибегая к силе там, где доводы его не имели надлежащего действия, он был грозным противником защитников негров. Он, как полагал Фрэнк Россель, был автором статьи, которая появилась в газете "Голос свободы" и которая произвела свое действие, возбудив общественное подозрение. Обстоятельство, что все его усилия отыскать Гарри оставались безуспешными, всё более его раздражало. Тщетно посылал он охотников и собак. Тщетно исследовано было болото по всем направлениям. Мысль, что Гарри ускользнул из рук его, приводила его в бешенство. До него доходили неясные слухи, что Гарри живёт в болотах у одного негра, необыкновенной энергии и силы, притон которого никто ещё не открывал, и Том поклялся отыскать его. Начиная подозревать, что некоторые из его невольников имели сношения с Гарри, он решился их обнаружить. Следствием такого подозрения была сцена жестокости и тиранства, о которой мы сказали в предыдущей главе. Варварски искаженный труп Гарка был похоронен, и Том не чувствовал ни угрызения совести, ни даже стыда. Да и зачем ему стыдиться, если прямой смысл законного постановления защищал его? Это был ни более, ни менее, как случай, во время исполнения законной власти над мятежным невольником.

— Дело в том, Кейт, — сказал он однажды своему задушевному приятелю, Теофилу Кейту, — я решился, во чтобы то ни стало, отыскать этого бездельника. Я опубликую о нём в газетах и назначу награждение за его голову. Мне кажется, — это будет успешнее. Поставлю хорошую цифру: всё же будет лучше, чем ничего.

— Жаль, что ты не мог поймать его живого, — сказал Кейт, — надо бы показать пример на нём.

— Знаю; — да что же делать? Этот человек, с самого детства моего был для меня, как бельмо. Только вспомню о нём, то вот так и кажется, что во мне беснуются черти.

— А в тебе они водятся, — сказал Кейт, — это верно.

— Водятся, это я знаю, — сказал Том. — Мне только нужен случай выказать их. Они у меня запляшут, если только жена этого мерзавца попадёт в мои руки. Попадёт; рано или поздно! Знаешь ли, что, Кейт? Мне всё думается, что Гарри имеет сообщников на нашей плантации. Они знают, где он скрывается. Например, хоть бы этот длинноносый скелет Скинфлинт, который ведёт торговлю с беглыми невольниками, — он непременно знает, где Гарри. Только эта бестия, страшный лжец, — от него ничего не добьешься. Когда-нибудь уж я подожгу его берлогу и застрелю его, если не скажет мне правду! Джим Стокс ночевал у него однажды и слышал, как Скинфлинт с кем-то разговаривал между двенадцатью и часом ночи; Джим выглянул из окна и увидел, что Скинфлинт продавал порох какому-то негру.

— О, это не мог же быть Гарри, — сказал Кейт.

— Разумеется нет; но кто-нибудь из шайки, в которой он скрывается. И потом — хоть бы этот Гарк. Джим говорит, что он разговаривал и отдал письмо, взятое почты, какому-то человеку, который выехал. Я думал, что мы вытянем из его старой шкуры всю правду, но не тут-то было.

— Гокум не знает своего дела, — сказал Кейт, — ему бы не следовало кончать с Гарком так скоро.

— Гокум настойчив, как и все его единоплеменники. Гарк был отчаянная голова, и хорошо, что умер; в последнее время он сделался чрезвычайно угрюмым и, вероятно, внушил другим неграм мятежные чувства. К тому же Гокуму приглянулась жена Гарка, а Гарк был ревнив.