Дредноут по имени Никки
Шрифт:
В целом, день получился довольно интересным и насыщенным. Что, как подсказывает практика, является приметой очень и очень плохой.
Впрочем, завтрашнее оставим на завтра -- всему своё время, и время болеть голове в положенный час. Но не сегодня.
А медсестрички, вопреки ожиданиям, подались в кружок изобразительного искусства. Дескать, не всё же одно лекарское дело грызть, и для саморазвития что-то ещё нужно оставить.
И после отбоя Свирь вновь уснула рядышком со мной.
Странно -- но я не удивился.
Интересно,
Когда ты проснёшься...
В какой-то момент она просто осознала, что жива.
В глубинах памяти ещё бурлило непонимание: за что её -- тяжелый крейсер!
– - решили погасить в зародыше, лишить модели, стоило той только-только вступить в самоосознание?.. Но ярости уже не было. Была лишь усталость. И грусть о сестре, которую предала.
Отсутствие данных о корпусе её не удивило. Это было ожидаемо: с предателями не принято церемониться. Даже невольными.
Она разблокировала аудиоканалы.
Писк аппаратуры, шуршание систем воздухоочистки и шелест вентиляторов систем охлаждения, пульсации тока -- мягким шорохом, и спокойное дыхание на некотором отдалении. Звуковые волны, отражаясь от поверхностей, рисовали картинку, вполне достаточную для понимания того, где она находится. Просторное помещение, в котором очень много аппаратуры, потребляющей приличное количество энергии и выделяющее на удивление малые объёмы тепла -- она с лёгкостью рассчитала коэффициенты прохождения звуковых волн в различных температурных средах воздуха, даже определила примерную температуру -- от двадцати двух и семи до двадцати двух и девяти по вполне универсальной шкале Цельсия.
Сестра бы одобрила -- на одном только аудиоканале получить достаточные для первичного анализа данные.
Сестра...
Она помнила, как та относилась к ней -- без привычной строгости, без холодного взгляда.
Помнила, как её ладони, прикасаясь к ней, из ледяных становились тёплыми, а в глазах... В глазах протаивала мягкость.
Помнила -- хотя не должна была помнить -- ядро не имело конфигурации, заточенной под сбор дампа памяти того огрызка ментальной модели, каким она когда-то была.
Помнила...
Резко увеличившаяся нагрузка на ядро превысила все пиковые параметры -- и ушла дальше. Много дальше, чем может позволить себе даже такое калечное, примитивное, не занятое никакими задачами ядро, как у неё. Нагрузка росла, путая процессы, выбивая и смешивая задачи, приоритеты, память...
Но всему есть предел.
И, достигнув его, она с каким-то мучительно-сладким, почти болезненным удовольствием ушла в мягкое ничто перезагрузки.
Вновь мерно пищит аппаратура, шуршат вентиляторы, потрескивает электричество в проводах и оборудовании. И спокойное дыхание в отдалении -- на месте.
Имеет ли смысл и дальше так лежать? Копаться в
Она с сожалением констатировала: от той подделки, которой она была ранее, не досталось в наследство той безоблачной, безграничной лёгкости восприятия, наивности и оглушающего, всесокрушающего позитива.
Сейчас бы эта часть эмоционального эмулятора ей очень пригодилась. Чтобы найти в себе смелость включить остальные сенсоры. Чтобы вывести ментальную модель из режима глубокой гибернации. Чтобы просто перестать бояться.
Она запрещала себе даже думать о том, что будет ждать её по ту сторону. Ясно, что ничего хорошего. Она даже догадывалась, отчего и почему всё так произошло. Вполне в духе сестры, доведённой до бешенства подлейшим предательством: воскрешать и выводить из состояния функционирования раз за разом, применяя всё новые и новые методики. Ей даже выдумывать ничего не надо -- люди сами наводнили все слои своей Сети замечательными, полными и изобретательными пособиями по ликвидации носителей разума.
Страшно...
Она на миг споткнулась, вздрогнула всем своим существом, обнаружив аномалию: зародыш эмоционального эмулятора, лишённый каких-либо баз данных, паттернов поведения, схем и реакций -- бездействовал. И, следовательно, ей просто не могло быть страшно. Не могло быть больно. Не могло быть жутко стыдно.
Но -- было.
Осознание этого вновь вывело нагрузку на ядро в запредельные величины, на миг приглушив сознание -- и этого хватило, чтобы тщательный контроль сенсоров сбился, выводя их в активный режим.
Информация хлынула внутрь, странным, неестественным образом погасив избыточную, паническую активность готового уйти в очередную перезагрузку ядра.
Новые данные сливались воедино, дополнялись, индексировались, обрастали связями и ассоциациями.
Словно она просыпалась после долгого, изнурительно-полного фонового тестового прогона по максимальному уровню критической устойчивости.
Она лежала.
Обнажённая кожа ощущала мягкую ткань под спиной. И ткань, укрывающую её: лёгкую, почти невесомую, но прекрасно сохраняющую тепло в комфортной зоне.
Короткий анализ показал отсутствие активного вооружения и нулевые векторы внимания. И ещё -- её осязательных рецепторов коснулся странный, терпкий, горьковатый аромат. Она прогнала полученный слепок по архивам той куцей памяти, что у неё оставалась -- и вполне ожидаемо не нашла совпадений.
Она беззвучно села, волевым усилием заставляя себя удержаться от практически инстинктивного желания включиться в тактическую сеть. Ткань, прикрывавшая её, соскользнула вниз, обнажая грудь.
Она смотрела на свои руки, разрываясь от непонимания: это было тело её ментальной модели -- и, одновременно -- не её.