Дредноут по имени Никки
Шрифт:
Печенье, идущее в составе обязательного ежедневного спецпайка, ничуть не хуже, а по витаминам и прочим полезностям -- так вообще не в пример лучше. Но -- его Алина ест вяло, в отличие от.
– - Может, всё же переберёшься ко мне? Совсем ведь здесь одичаешь...
– - какой уже раз предлагает? Сотый? Тысячный? Да какая разница? Всё равно будет спрашивать -- страшно это, когда ребёнок себя найти не может. Да, так же будет хлопать ресницами и отнекиваться -- а он будет снова и снова предлагать. Другого пути он не видит.
Однако в этот раз девушка смущается, опускает глаза:
– - Стеснять
Игнат грустно вздыхает:
– - Некому не понимать, внучка. Ни жены, ни детей в живых не осталось ведь... Прости, что вот так вот за тебя цепляюсь, как за бакен посреди шторма...
Девушка замирает, закрыв рот ладонью. Деда Игнат никогда прежде не говорил ей о семье. А ей хочется плакать, чувствует, как слёзы потихоньку накатывают, утяжеляют веки, увлажняют глаза. В носу тяжелеет -- так всегда бывает, когда хочется плакать.
– - Ну-ка, убирай слёзки, внучка! Тобой ведь живу, дивная. А дети... В семнадцатом недобитые бармалеи напоследок хорошо тряхнули Ближний Восток. У звёздно-полосатых "увели" пару кораблей, да почти весь боеприпас раскидали, докуда дотянулись, -- в голосе мужчины прорезается на миг ядовитейший сарказм, -- ага, безграмотные пустынные крысы, да на чужих кораблях... Империю тогда сильно приложило -- по союзным курортам целились, ублюдки тряпкоголовые. Самый разгар сезона, по традиции всей семьёй собирались, -- Игнат говорил и понимал, что не может остановиться. Свыше его сил это, прорвало невовремя... Мозгокруты наизнанку теперь вывернут... Да и бес с ними. И Игнат продолжал изливаться.
– - Меня с промежуточной в срочную командировку сорвали, как был -- в шортах, майке да шлёпанцах на босу ногу. А через два дня -- накрыло. Треть города в руинах, пляжи перекопаны... Останки только через три года опознали... Вот с тех пор и остался я один, внучка.
Он говорит ровным, сухим голосом. И не роняет слёзы -- почти все выронил тогда, на пепелище. А самые потаённые, запрятанные глубже всего, упали, когда, зачитав приговор, снёс последнему причастному бармалею баранью, блеющую башку наследной, ещё от прадеда доставшейся офицерской шашкой.
Много их тогда, таких враз осиротевших, оставшихся без смысла к существованию, восточные пески топтало. Официально-то не брали, не пускали -- запрещали. Да разве остановишь, если душа горит, разрывается, требует допеть Песню Смерти? И они шли. Имперская армия даёт хорошую школу, даже из инженерных войск в их карательном отряде выходцы были. Протекали-просачивались через границы, невидимками проскальзывали мимо застав и засад, жиденькими ручейками -- но ручейки там, на Востоке, превратились в море. Жестокое, беспощадное море.
Потом всякие зоозащитники, конечно, хай подняли до небес, санкциями грозили да карами всевозможными. Пусть их, собака лает, ветер носит. Демократоносцы вроде бы грозились спецБЧ накрыть пески, чтобы их выкормышей показательно на ремни не пускали. Выслали даже какой-то флот с ядерной дубинкой -- да он первым и попал в Туман.
Так и кончилась эра мирового господина.
– - Я... Я согласна, деда Игнат.
Голосок напряжённый, звенящий -- а по щекам дорожки мокрые, сырые.
– - Вот и славно, -- старик, осознав сказанное, словно разом вдвое помолодел: расправились
– - Вот и хорошо, внучка. Устроим тебя, фамилию подберёшь посозвучнее имени, а у меня ещё и отпуск скоро -- можно за Алтай податься, озёра там -- сказка живая, а не лужа воды.
– - Спасибо, -- Алина вытирает мокрые следы тыльной стороной ладоней, улыбается.
– - Как на верфях расчёты закончим, вернусь -- и сразу же собираться стану.
– - Всё же согласилась?
– - Им нужна моя помощь, -- улыбка у девушки красивая, открытая, и глаза лучатся счастьем.
– - Понимаешь, деда, моя помощь нужна!
А Игнату хорошо на душе. Радует его неимоверно вид того, как последние следы кошмара покидают светлое лицо кареглазой, а сам чайный, с поволокой, сумрак радужки неуловимо насыщается цветом, глубиной -- обретая мягкий, совершенно бездонный янтарный оттенок. То, что отшельница, как её зовёт высокое начальство, счастлива -- смывает и с него груз времён, сносит всё прогоревшее, отслоившееся, прикрывавшее ранее его надёжным панцирем безразличия. И остаются только робкие ростки надежды: может, и для него ещё не всё потеряно? Внучка вот, считай, почти официальная появилась, документы выправить -- раз плюнуть. Поднимет, воспитает. Знает -- если доживёт, то ему никогда не будет за неё стыдно.
– - Понимаю, -- улыбается мужчина, а Алина с удивлением замечает, что он изменился. Морщины расправились, плечи словно бы шире стали, и в глазах -- блеск. Молодой, здоровый.
– - Значит, я не такая уж и дефективная, -- кивает сама себе Алина и, неопределённо-счастливо взвизгнув, обнимает Игната -- бережно, осторожно, -- знает, что сила у неё чудовищная, хрупнет человек, сломается так, что не починишь никакими силами и умениями, -- и потому строго дозирует приложенное усилие.
Рука мужчины ерошит ещё влажные волосы:
– - Спасибо, внучка, -- и прижимает к себе лёгкое, обманчиво хрупкое девичье тельце.
– - Никому не верь, что бы не говорили о тебе. Ты -- не калека, не ошибка, ты -- человек. Настоящая. Живая.
***
Раннее утро. Солнце только-только выглядывает из-за горизонта. На склоне горы, обращённой к материковой части континента, на компактной, почти неразличимой сверху посадочной площадке, ёжась под стылым, пронизывающим ветром, срывающемся с оледеневших каменных отрогов, стоят двое. Мужчина и молоденькая девушка.
Янтарного цвета глаза с нетерпением вглядываются ввысь, сопровождая взглядом неторопливо заходящий на посадку джампер.
– - Ты, внучка, там очень нужна, -- усмехается Игнат.
– - Консульского курьера за тобой прислали.
– - Вижу, -- с важным видом, не отрывая взгляда от летательного аппарата, кивает девушка.
– - Класс "Гамаюн", модель, судя по абрису и форме атмосферных воздухозаборников, из новых, либо "Српска-2", либо мод-два "Ночь".
– - У пилота и спросим, Алина.
Особо яростный порыв ветра почти срывает толстую лётную куртку, наброшенную на плечи девушке, но Игнат успевает сделать подшаг, прикрыть собой от ветра, бережно поправить накидку на худеньких плечах.