Дрекавац
Шрифт:
Брассика взяла жезл с головой рубиновой змеи и неритмично произнесла длинную фразу. Обычно все её заклятья имели ладное звучание, но это получилось скомканным. Сказанное материализовалось: из клыкастой головы брызнул поток зелёной гадости, светящейся и шипящей.
Ядозуб, видимо, не был готов к встречной атаке ядом — его обожгло целиком, а спинные железы вспыхнули огоньком, как свечи; он упал на ступени и загорелся целиком. Третий ядозуб, последний из оставшихся, то ли испугался, то ли ощутил непобедимость врага, но решил вернуться назад.
Всё затихло. Снизу и сверху не наблюдались
— Что ты такое?! — голос Маркуса звучал дрожью.
— Я Брассика из Эйны, — заулыбалась девушка. Крылья за её спиной ритмично шевелились. — Забыл, чудик?
Рудольф яростно взмолился.
Глава 14. Часть II
В самом низу цитадели находилась стража из еретиков Тёмной церкви. Они поначалу не придали особого значения приближающимся — шедшие впереди вели себя спокойно, будто свои.
— Да прибудет с вами Дрекавац! — привествовал один из них.
В ответ им прилетели капли яда. Обоих настиг мгновенный паралич. Всё остальное довершили Маркус и Рудольф.
— И эти братцы тут, — удивилась Атропа.
— Никакие они нам не братцы, — воспротивилась Брассика. Её крылья, аккуратно сложенные, слегка покачивались в такт её дыханию. Жезл змеи всё больше наполнялся отравляющим зелёным светом. — Мы даже не знаем, как обстоят дела у моих друзей в Эйне. Может, эти нелюди уже всех перебили? Таких можно не жалеть.
«От воинственности до бесчеловечности — один шаг, не больше», подумал Рудольф.
— Сейчас не время для печали, — отрезал Маркус. — Папаша, как ты? Опять притих. Уж не он самый на тебя давит?
Рудольф сказал, что с ним всё в порядке, но лицо выдало в нём плохо спрятанный страх. Его старческие руки тряслись.
Священник знал о магическом морфинге: долгое познание закрытых (или все-таки запрещенных?) искусств приводит к изменению не только состояния головы, но и тела. Человеческое существо подверженно тлетворным влияниям извне. Церковь всегда требовала соответствующего отношения к магическим новшествам — такие вещи считались безбожными и нарушающими заветы добрых богов. Священники никогда не пускали в божий дом представителей магической гильдии, у которых явственно обнаруживалась чужеродная инаковость от остальных прихожан.
У мага мог вырасти рог, например. Или крылья, как это случилось у Брассики. Или шипы на руках. У кого-то из спины росли диковинные ветви, а кому-то вместо ног доставался левитатор…
Некоторые пытались смягчить догматику. Искали в морфинге знак божьей милости или избранности. Но иерархи остались непреклонными — человеческое создание незыблемое от возникновения, заключенное раз и навсегда в один и тот же органический обряд, так велели боги — жители Абсолюта.
Рудольфа страсть обрела крылья. Как отвратительно. Юное тело, полное очарования, разошлось в змеиной природной дерзости. Да, это именно дерзость. Дерзновение богам. Сердце священника стучало быстро: «Что же, кому теперь служить, кого любить и ненавидеть? Кто добр к людям, а кто зол? Я запутался, я страшно запутался, я не понимаю, древние законы попраны, а новых просто нет!»
— Рудольф, нам пора идти, — Маркус пригласил внутрь.
«Иду,
Внутренне цитадель выглядела гораздо лучше, чем снаружи. Под лунным светом внешний ансамбль магической башни был испещрен глубокими трещинами, развалами кладки и побитыми оконцами; изнутри всё выглядело более чем целым, но только наклоненным вбок. Крен был небольшой, но в некоторых местах приходилось опираться об что-нибудь.
Своды казались крепкими, в коридорах тлели факелы, изредка сверкали ночные кристаллы, прямо как в академии магии. Множество лестниц вели на самый верх. Каждый этаж наполнен древнейшими свитками в каменных ячейках, но ничего кроме пергамена на глаза не попадалось.
Если замок магов Эйны поражал своей статностью и гордостью, то провалившаяся башня в Выше как будто бы скромно напоминала о необходимости умерить пыл, когда в твоих руках сосредоточена всесокрушающая мощь.
Четверо старались быть осторожными: скрытность поможет не привлечь грозного врага. Рудольф заметил, что всюду лежали брошенными кирки и лопаты, тачки и лампы-налобники из свиных свечей. Видимо, копали с нескольких сторон, чтобы добраться до депозитария.
Стражу расставили по-глупому: она была рассредоточено редко, как правило по одному на коридор; все до единого еретики. Действовать приходилось жестко: Брассика парализовала ядом еретика, а Маркус убивал быстрым ударом. Атропа следила ушами, ощущая близкое присутствие живого, и выдавала направление.
Двигаясь малым шагом вверх, четверо пробовали найти хоть какой-нибудь знак или подсказку. Поиски казались безнадежными, но никто не говорил об этом прямо; Рудольф старался поддерживать тихим напутствующим словом, в которое сам не верил, но ему изредка мерещилось, что это не он говорит, а кто-то другой, кто-то вторгающийся в чертоги его разума. Дрекавац ли это? Или наконец-то услышали добрые боги его мольбу о помощи?
— Посмотри ещё раз на листок, — Атропа указала Брассике на сверток, который передал ей директор Ларс.
— Ну что ты хочешь там увидеть?
— Не я, а ты. Тебе виднее, что в ваших потемках творилось!
— Тише вы, — пригрозил Маркус.
Он пытался выяснить, кто наверху.
— Друг мой, мне мерещится? — спросил Маркус у Рудольф. — Скажи мне, что у меня помутнение рассудка.
Священник взглянул на верхний балкон. У окончания винтовой лестницы стояли гоблинши-амазонки.
— Неужели они заодно? — прошептал в страхе Рудольф.
— Не знаю. Похоже, что так.
— Как люди могут соединяться в союзе с отродьем, с настоящим злом? Разве еретики не могли заметить, как наверху сидят гоблины?
— Могут. Могут, и ещё как, дражайший вы наш отец, — рыцарь многозначительно взглянул на священника. Рудольф испытал стыд, прочитав во взгляде порицание собственных поступков.
К ним подкралась Брассика.
— Мне кажется, что этот рисунок — схема башни сверху, а не какой-нибудь рунический артефакт.