Дрема Белоснежки

Кавахара Рэки

Посмотрев вслед удаляющемуся кортежу, Харуюки увидел величественные башни замка Эдо.

— Имперский замок... — прошептала Акира, и все десять человек кивнули, каждый вкладывая что-то своё.

Но это был тот замок, что сгорел в великом пожаре в эпоху Мэйрэки. Башни вспыхнули и обвалились, окрасив алым заревом ночное небо. Сейчас, в 2047 году, социальные камеры мгновенно засекли бы возгорание и активировали систему пожаротушения, не допустив такого, но картина того, какими разрушительными могли быть такие бедствия, глубоко поразила Харуюки.

Пожар закончился, и город начал отстраиваться. К

востоку от Коэндзи строился новый квартал под названием «Найто Синдзюку», и с крыши Умесато хорошо просматривалось, как в нём кипела жизнь. Город ещё несколько раз горел, но пожары не могли состязаться со скоростью строительства.

Город Эдо, пожалуй, самое густонаселённое место на планете в те времена, был таким ярким очагом культуры, что скоро в нём подул неизбежный ветер перемен.

— Минус 170 лет, эпоха Мэйдзи.

Страна открыла границы и начала приобщаться к западной культуре. Дома из дерева и бумаги заменялись каменными. Ночь осветилась светом газовых фонарей, а мощёные улицы заполнились каретами.

Началось строительство железных дорог, заработала железнодорожная ветка Кобу, соединившая Отяномидзу и Хатиодзи. По равнине недалеко от городских улиц поехал английский паровоз К1, испускавший клубы чёрного дыма и тянущий за собой состав. Вслед за ним с радостными криками бежали дети. В конце эпохи Мэйдзи железная дорога Кобу была национализирована и переименована в Центральную Линию.

— Минус 130 лет, эпоха Тайсё.

Между станциями Накано и Огикубо, наконец, появилась станция Коэндзи, и вокруг неё тут же начали расходиться новые улицы. Естественно, о мосте над железной дорогой не шло и речи, да и сама станция была на удивление крохотной, но располагалась она точно там же, где и современное здание. Это была первая железнодорожная линия, пустившая в качестве локомотивов электровозы.

— Минус 100 лет, эпоха Сёва.

Вместо карет по улице Оумэ начали сновать автомобили. Все они, конечно же, работали на бензине. В основном это были американские «Форды» и «Дженерал Моторс», но встречались и японские «Датсуны». В небе появились дирижабли и бипланы.

Самураи, путешествовавшие по просторам плато Мусасино, в какой-то момент стали лишь далёкими призраками. Тысячелетняя культура прогрессировала поразительными темпами, на смену феодализму пришла демократия, благодаря которой сформировалось мирное современное общество. Солнце клонилось к закату, в окнах начали загораться огоньки ламп накаливания...

И в этот момент...

...В небе неожиданно появилась эскадрилья зловещих многомоторных самолетов. От них отделилось множество чёрных объектов, а затем район Огикубо вдали вспыхнул в пламени разрывов.

— Э?.. Это Вторая Мировая?.. Разве Сугинами бомбили?.. — дрожащим голосом спросила Тиюри.

Харуюки кивнул, крепко сжав кулаки.

— Да... в Огикубо был военный завод, и его атаковали в первую очередь...

— Впечатляет, Харуюки, — тихо отозвалась Черноснежка, придерживая развевающиеся на ветру волосы. — Я узнала об этом только недавно, когда собирала материалы для выставки. А ведь прошло каких-то сто лет...

— Н-нет, я... знаю об этом вовсе не потому, что изучал историю своего родного района...

Их разговор вновь прервал рёв двигателей над головой. В этот раз бомбардировка

оказалась куда более масштабной. Улицы Коэндзи, на которые посыпались бомбы и зажигательные снаряды, вспыхнули огнём.

— Ай!.. — тонким голосом воскликнула Рин, когда обвалилось здание станции Коэндзи.

Дома и магазины вокруг сгорали один за другим, и ночное небо окрасилось в красный цвет.

Горел не только Сугинами. Тут и там вспыхивали пожары в центре Токио. Голос ведущей напомнил, что за более чем сотню ночных бомбардировок была полностью уничтожена примерно треть Токио.

В 2045-м году, когда Харуюки учился в шестом классе, в честь столетия окончания войны повсюду проходили крупные мероприятия. Токио, естественно, не остался в стороне, и, поскольку Харуюки в тот день был дома один, он посмотрел трансляцию. Всё, что он запомнил из неё — то, что когда-то давно случилась война.

Скорее всего, он не испытал никаких эмоций потому, что это событие казалось столь далёким, словно произошло в каком-то другом мире. Но это не так. Война полыхала на тех самых, прекрасно знакомых Харуюки улицах — всего каких-то сто лет назад.

А пока Харуюки стоял неподвижно, время продолжало двигаться вперёд.

Лежащий в руинах район Сугинами начал быстро отстраиваться. Было возведено новое здание станции Коэндзи, и с неё отправился блестящий серебристый электровоз 101-й модели. Началась эпоха, когда здания устремились ввысь, дома строились один выше другого, движение по улице Оумэ становилось всё более плотным.

— Минус 50 лет.

— Минус 40 лет.

— Минус 30 лет.

Вид перед глазами Харуюки всё больше приближался к современному. На смену бензиновым автомобилям пришли гибридные, затем электромобили и автомобили на топливных элементах. В руках прогуливающихся по улицам людей появились мобильные телефоны.

— А... социальные камеры, — послышался голос Тиюри.

Приглядевшись, Харуюки заметил, что на улицах действительно начали появляться чёрные сферы социальных камер. Похоже, что их появление никогда особо не афишировалось.

А затем произошло ещё одно малозаметное, но крайне важное изменение. Телефоны пропали из рук людей — их заменила носимая электроника. А именно — на шеях людей начали появляться нейролинкеры.

Индикатор в нижней части поля зрения показал «–0015».

За станцией Коэндзи возник высотный жилой комплекс, совмещённый с торговым центром.

Родители Харуюки купили в этом комплексе квартиру 2305 от застройщика, а в следующем году на свет появился Харуюки. Вспомнив об этом, он начал невольно вглядываться, ища окно своей квартиры.

Он представил себе светлую комнату за этим окном: родителей, ещё не успевших поссориться, и самого себя, ещё младенца. Однако счётчик безжалостно миновал тот год, в котором его родители развелись.

С момента начала представления и демонстрации эпохи Дзёмон 8000 лет назад прошло каких-то двадцать минут. Выходит, что время оказалось прямо у них на глазах ускорено где-то в 200 миллионов раз. Конечно, чем ближе они подбирались к современности, тем медленнее тикал счётчик, но Харуюки всё равно отчётливо почувствовал, что четырнадцать лет его жизни — лишь капля в море. Прожитое им время столь коротко, что кажется совершенно незначительным.