Дремлющий демон Декстера
Шрифт:
Все на своих местах. Компьютер, акустическая система, телевизор и видеомагнитофон – все стояло именно на тех же местах, как и до моего ухода. Даже моя маленькая коллекция бесценных стеклянных препаратов так и осталась припрятанной в книжном шкафу, каждая высушенная капелька крови на своем месте. Все точно там, как и до моего ухода.
Потом, на всякий случай, я проверил приватные зоны: спальню, ванную, шкафчик с лекарствами. Тоже все в порядке, явно ничего не потревожено, и все же, казалось, в воздухе над каждым предметом висит ощущение, что его изучили, потрогали, поставили на место, и все с такой исключительной аккуратностью, что даже частички пыли остались
Я вернулся в гостиную, утонул в кресле, еще раз осмотрелся, неожиданно почувствовав неуверенность. Я абсолютно точно знал, что здесь кто-то был, но зачем? И кто это так интересуется моей скромной персоной, что приходит в мое скромное жилище, а потом уходит, оставив все, как и было? Ведь ничего не пропало, все в полном порядке. Кипа газет в ящике для макулатуры, кажется, слегка сдвинута влево – или это мои фантазии? Может, виноват поток воздуха от кондиционера? Ничего на самом деле не изменилось и не пропало. Ничего.
И вообще, кому понадобилось вламываться в мою квартиру? Ничего в ней особого нет – насчет этого я постарался. Она стала частью построения моего профиля по системе Гарри. Сочетайся. Веди себя нормально, даже нудно. Не делай и не имей ничего такого, что могло бы вызвать комментарии. Так я и поступал. У меня нет никаких настоящих ценностей, кроме стерео и компьютера. По соседству имеются гораздо более привлекательные цели.
В любом случае зачем кому-то понадобилось вламываться ко мне, ничего не взять, ничего не сделать, не оставить ни малейшего следа? Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза; будьте уверены, я пытался представить себе всю ситуацию полностью. Явно нервишки разболтались. Симптом недостатка сна и чрезмерного беспокойства по поводу капитального ущерба, нанесенного карьере Деборы. Еще один маленький признак того, что беднягу старика Декстера вынесло на глубокие воды. Последний безболезненный эволюционный шаг от социопата к психопату. Предполагать, что тебя окружают анонимные враги, в Майами не обязательно считается сумасшествием, но вести себя так – социально неприемлемо. От таких обычно в конце концов отворачиваются.
И все же ощущение было таким сильным. Я пытался стряхнуть его: просто причуда, нервный тик, несварение желудка в последней стадии. Я встал, потянулся, сделал глубокий вдох и попробовал подумать о хорошем. Не получилось. Помотал головой из стороны в сторону и отправился в кухню выпить воды; там оно и было.
Там оно и было.
Я стоял перед холодильником и смотрел, не знаю сколько, просто стоял и тупо пялился.
На дверце холодильника маленьким магнитом в виде какого-то тропического фрукта за волосы была пришпилена кукольная головка Барби. Не помню, чтобы я ее туда повесил. Не помню даже, чтобы у меня такая была.
Я протянул руку и дотронулся до маленькой пластиковой головки. Она мягко закачалась, постукивая по дверце – тук-тук, тук-тук. Качнувшись, головка повернулась лицом и, казалось, посмотрела на меня настороженным и заинтересованным взглядом, прямо как собака колли. Я тоже посмотрел.
Не до конца понимая, что я делаю и зачем, я открыл дверцу холодильника. Там, на контейнере для льда, аккуратно лежало тело Барби. Ноги и руки отделены от туловища, а само туловище разделено пополам в области талии. Все части аккуратно уложены, обернуты и связаны друг с другом розовой ленточкой. А одна из крошечных ручек Барби держит маленький аксессуар – зеркальце из своей сумочки.
Через какое-то время я закрыл дверцу. Хотелось лечь на пол и прижаться щекой к прохладному линолеуму. Вместо этого я мизинцем
Я оставил куклу в покое и, вернувшись в свое кресло, утонул в подушках и закрыл глаза. Понимаю, что должен бы расстроиться, разозлиться, испугаться, почувствовать себя оскверненным, светиться параноидальной ненавистью и праведным гневом. Ничего подобного. Вместо этого я испытывал… что? Что-то больше похожее на легкое головокружение. Возможно, беспокойство или… или радостное возбуждение?
Теперь, разумеется, не могло быть никаких сомнений в том, кто побывал в моей квартире. Если только я не куплюсь на то, что случайный незнакомец по неизвестным причинам наугад выбрал мою квартиру в качестве идеального места для демонстрации обезглавленной куклы Барби.
Нет. Меня посетил мой любимый художник. Как он меня нашел – не так важно. Совершенно никакого труда не составило бы запомнить номер моей машины в ту ночь на эстакаде. У него было вполне достаточно времени, пока он наблюдал за мной из-за заправочной станции. А потом любой мало-мальски компьютерно грамотный человек может найти мой адрес. А найдя – остается проскользнуть внутрь, внимательно осмотреться и оставить послание.
И вот оно – послание. Голова висит отдельно, части тела сложены на льду в холодильнике, и снова проклятое зеркало. В сочетании с полнейшим отсутствием интереса ко всему остальному в моей квартире все складывается в одно целое.
Только во что? Что он имеет в виду?
Он мог оставить все, что угодно, а мог не оставить ничего. Он мог проткнуть окровавленным мясницким ножом коровье сердце и мой линолеум. Я ему благодарен, что он этого не сделал – какая была бы грязь, – но почему Барби? Если отвлечься от очевидного факта, что кукла символизирует тело последней жертвы, то зачем мне об этом напоминать? И действительно ли это послание более зловещее, чем могло бы быть… или менее? Означает ли оно: «Я слежу за тобой, и я тебя достану»?
Или оно говорит: «Привет! Хочешь, поиграем?»
И я хочу. Конечно, хочу.
Но что же зеркало? Его присутствие теперь приобретает гораздо более глубокий смысл, чем тогда – с грузовиком и гонкой по эстакаде. Теперь оно значит намного больше. Все, до чего я пока додумался, это: «Посмотри на себя». И какой же тут заложен смысл? Для чего мне смотреть на себя? Я не настолько тщеславен, чтобы испытывать от этого восторг; по крайней мере я не полон самомнения о своей физической наружности. И с какой стати мне смотреть на себя, когда на самом деле я хочу увидеть убийцу? То есть зеркало должно иметь какой-то другой смысл, который до меня еще не дошел.
И даже в этом я не мог быть полностью уверен. Вполне вероятно, что реального смысла нет вообще. Мне не хотелось бы так думать о нашем элегантном художнике, но ведь это вполне возможно. Он может иметь в виду все, что угодно: какие-то личные проблемы, безумие, страх… И абсолютно никакой возможности узнать. А значит, нельзя узнать и то, что мне со всем этим делать. Если только я должен что-то делать.
И я сделал выбор, свойственный человеку. Смешно, если подумать: я – и выбор, свойственный человеку. Гарри мог бы гордиться. Чисто по-человечески я решил ничего не делать. Поживем – увидим. Я не буду заявлять о случившемся. В конце концов, о чем заявлять? Ничего не пропало. Мне совершенно нечего сказать официально, кроме разве что: «Капитан Мэттьюз, полагаю, вы должны знать, что кто-то, по-видимому, вломился в мою квартиру и оставил куклу Барби у меня в морозильнике».