Древнейший
Шрифт:
— Он мертв.
Кадайль на миг оторопела, а Брансен застонал, будто его ударили в живот.
— Мне очень жаль, честное слово, — несмотря на странное поведение, Доусон казался искренним. — Бран Динард был убит двадцать с лишним лет назад по дороге в часовню Абеля. Он так до нее и не добрался. Братья думают, что на него напали поври. Это вполне вероятно. Между владыками тогда царил относительный мир, а гномов в этой стране всегда было полным-полно.
— Мертв? — пробормотал Брансен.
Он думал о книге Джеста, о своем спасении. Ему казалось нелепостью, что человек,
«Человек, написавший эту книгу», — повторил про себя Брансен и понял, что назвал так своего отца.
Все чувства куда-то исчезли, будто он разучился испытывать их. В эту минуту откровения все потеряло для него смысл. Он не хотел верить Доусону, но даже не знал, потому ли, что тот человек написал книгу Джеста, или потому, что погибший был его отцом.
Его отец мертв! Брансен ожидал большего потрясения, чем испытал. Слишком уж долго не было никаких новостей. Он никогда не знал этого человека и не смог бы его найти.
— Кто вам сказал? — спросила Кадайль, заикаясь почти так же, как муж.
Это заставило Брансена взять себя в руки.
— Монахи в часовне Абеля.
— Вы лгали нам! — упрекнула его Кадайль, а Каллен, стоявшая рядом, в ужасе вскрикнула.
— Лгал, сознаюсь, но ради вас же, — спокойно ответил Доусон. — Хватит уже шататься и пускать слюну, молодой человек! Неужели вы и впрямь думали, что сможете спокойно бродить по стране в таком узнаваемом облике? Да в каждой хонсейской часовне знают, что надо остерегаться человека-Цапли, который убил владыку Прайда и посеял смятение в тамошних землях.
— Это неправда! — запротестовала Кадайль.
— Милая леди, я вам не судья, — отвечал Доусон и слез с лошади, чем вызвал неодобрение некоторых из своих грозных охранников. — Монахи из часовни Абеля не желают быть орудием правосудия, но у них не было бы выбора, если бы я не предложил им это взаимовыгодное решение.
— Лжец!
— И только поэтому ваш муж еще жив!
— Довольно! — вмешался Брансен, поразив всех неожиданной твердостью голоса.
Повисло молчание, которое прервал Доусон.
— Приветствую вас, Разбойник! Ваша известность опережает вас. — Он поклонился.
Брансен угрюмо посмотрел на него.
— Если бы я тогда промолчал и оставил вас в часовне Абеля, то монахи уже заковали бы вас в кандалы и передали ближайшему приспешнику владыки Делавала. Им не хотелось так поступать, но они были бы вынуждены. Думаю, вы это понимаете.
Брансен стоял молча.
— Вас обогнал брат Фатуус из часовни Дорогих Воспоминаний, что в Палмаристауне, — продолжал Доусон. — Он приехал и рассказал о Цапле, о Разбойнике. Так что вас ждали уже тогда, когда вы только подходили к Везергарду. Ради вас и пользы моей правительницы я предложил решение, которое к тому же освободило бы братьев от печальной обязанности.
— И отправили меня сюда воевать под знаменами вашей дамы Гвидры, — напомнил Брансен.
— Мы отчаянно нуждаемся в сильных воинах, — глупо пожал плечами Доусон. — А ваша известность, как я уже сказал, опережает вас. Нынешний прайдский наместник всем растрезвонил
— Мне нечего делать на вашей войне, — ответил Брансен, и Кадайль крепко сжала его руку.
— Боюсь, выбирать не придется, — сказал Доусон. — Ни вам, ни двум вашим прекрасным спутницам деваться некуда.
— Вы угрожаете им? — зарычал Брансен, и воины напряженно привстали в стременах.
— Наша война не похожа на бессмысленную резню, творящуюся на юге, — продолжал Доусон. — Мы воюем за доброе дело с гоблинами, ледниковыми троллями и прочими злобными тварями, с варварскими язычниками, которые ночью пробираются в наши дома и убивают во сне наших детей. Мы сражаемся против самхаистов. Я слышал, что и вы не питаете любви к ним.
— Как много вы, однако, слышали!
— Это правда, — ответил Доусон и снова поклонился, превратив насмешку в комплимент. — Я сожалею о своей лжи и смиренно прошу прощения. Но не солги я тогда, вы бы уже давно были мертвы, а ваша прекрасная жена осталась бы вдовой. Мне по-прежнему неприятно, что пришлось так поступить, но теперь это уже неважно. Дело сделано.
— Тогда просто отпустите нас, — предложил Брансен.
— Куда?
— Подальше отсюда.
— Поплывете обратно через залив? Или побежите на запад, через дикие леса, где полно монстров и голодных диких кошек, а медведи толще, чем деревья? Будьте благоразумны. У вас нет выбора.
— Мы найдем корабль, который доставит нас на юг Хонсе или даже в Бехрен.
— До конца зимы кораблей не будет.
— Тогда мы подождем…
— Довольно! — оборвал его Доусон, резко посерьезнев, и вскочил в седло. — Довольно, Разбойник. Вас поймали. На юге вы уже признаны виновным и приговорены к смерти. Я предлагаю альтернативу. Вы можете войти в число воинов дамы Гвидры, многие из которых прибыли в Пирет вместе с вами, и биться за доброе дело. Мы в отчаянном положении, поэтому не думайте, будто я прошу вас об услуге.
— То есть?
— Если откажетесь, то лишитесь жизни, — пояснил вангардец и, заметив, как глаза Брансена сузились, а плечи расправились, добавил:
— Равно как и ваши спутницы.
Если бы Маккидж поднял на дыбы своего коня и заставил его ударить Брансена копытами по лицу, то вряд ли это подействовало бы сильнее, чем только что сказанные слова.
— Да как ты смеешь?! — вскричал молодой человек, но Доусон отъехал назад, в то время как охрана стала теснить Брансена и женщин.
— Попрощайтесь с ними, Разбойник, — настаивал Маккидж. — Мы уезжаем немедленно. Вы должны будете исправно служить нам в течение зимней кампании, и если мы дадим отпор самхаистам, то вы вернетесь. Все преступления будут прощены. Я сам отвезу вас на «Мечтательнице» куда угодно, — пообещал он и, развернув лошадь, посмотрел в упор на взбешенного Брансена. — Это лучшее, что вам могут предложить, Разбойник. По распоряжению самой дамы Гвидры я имею законное право хоть сейчас отдать приказ воинам убить вас. Так что собирайте вещи и прощайтесь. Сегодня ночью нам предстоит долгий путь, а завтра придется пройти еще больше.