Древнейший
Шрифт:
Шаман бросил свирепый взгляд на Андрузиса, чтобы тот больше не осмелился напоминать, что монах спас им жизнь.
— Он наш друг и ничего плохого нам не сделал, — холодно ответила Милкейла.
— Друг, — насмешливо повторил Тоникуэй и плюнул. — Друзья не предают своих собратьев. Это хитрость, а не дружба. Его предательство свидетельствует лишь о склонности к преступлениям.
Милкейла пропустила замечание мимо ушей.
— Обязанности ждут, — вдогонку напомнил ей Тоникуэй. — Тебе придется постараться, чтобы вернуть
— Я уже шаманка.
— Пока — да.
Это предостережение заметно задело молодую женщину. Она поспешила уйти.
Тогда Тоникуэй снова пристально посмотрел на Андрузиса и сказал:
— А тебе надлежит научиться принимать свое положение. Мое терпение на исходе, Андрузис. Я показал тебе опасные воды. Достойные мужи заплатили за это жизнями!
Ошеломленное выражение лица Андрузиса красноречивее любых слов говорило о том, что он не считает себя виновным в произошедшем с ними несчастье.
— Для тебя, молодого и пылкого, мы сделали исключение, — неумолимо продолжал Тоникуэй. — Но больше этого не будет. Докажи, что усвоил урок, или будешь изгнан — и то, если старейшины проявят благосклонность.
— Да, Тоникуэй, — покорно отозвался Андрузис и смиренно потупил взор.
Шаман сурово следил за каждым шагом молодого человека, потом ушел восвояси.
Мрачное настроение не покидало брата Джавно и остальных монахов, пока они таскали большие валуны из той части острова, которую определили в качестве карьера. Джавно вздрагивал всякий раз, вспоминая, как он был здесь с Кормиком, когда появились поври. В тот день его младший товарищ прекрасно, отважно сражался.
Братия острова Часовни тяжело переживала утрату. Эта история вселила в их души настоящую пустоту. Особенно страдал Джавно, которому было поручено привести в исполнение это наверняка смертельное наказание. С тех пор как была спущена на воду та злосчастная маленькая лодка, никто не произносил имени бывшего собрата. Это и не требовалось — Джавно читал все на их лицах. Все до одного были потрясены, всех до единого предательство Кормика заставило спросить себя о главном — об их предназначении в этих дальних краях, среди чуждых народов.
Почему Кормик так поступил? Отец де Гильб сказал, что он предал сами принципы их миссии.
Вспоминая о связи Кормика с варваркой, Джавно полагал, что он знает ответ. Блаженный Абель учил, что любовь — это самое сильное из человеческих чувств, погубившее гораздо больше людей, чем ненависть. В ордене блаженного Абеля не было строгого запрета на брак, но блуд среди братии порицался. Если человек посвящал себя церкви, то полностью. А уж связь с язычницей, с варварской шаманкой мыслилась как что-то абсолютно неприемлемое.
Джавно считал, что Кормик заслужил наказание, с того ужасного дня повторял себе это миллион раз, но так и не мог забыть, как зазубренные концы плети
Он вздрогнул, не сразу осознав, что один из братьев уже не впервые о чем-то его спрашивает.
— В чем дело, брат? — отозвался Джавно.
— Так как быть с камнем? — повторил молодой человек.
— С каким камнем?
Монах с любопытством поглядел на Джавно, затем кивнул в знак понимания, ибо причину такой рассеянности нетрудно было понять, и указал на большой кусок скалы, лежавший неподалеку.
— Он слишком велик. Вам так не кажется? — спросил монах.
— Вовсе нет, — ответил Джавно, удивленно посмотрев на собеседника.
— В одиночку мне с ним не справиться, — объяснил молодой человек.
— Так пусть кто-нибудь вам пособит.
— Все заняты, брат Джавно. Я подумал, может быть, вы мне поможете отнести его или сумеете уменьшить вес силой малахита.
Джавно уже хотел выговорить брату за его вздорное предложение. Ведь он здесь находился для того, чтобы распоряжаться работой, а не участвовать в ней. Но вдруг служитель Абеля заметил, что юноша смотрит на него с надеждой и сочувствием. Он оглянулся и понял, что почти все монахи втихомолку наблюдают за их разговором.
Брат Джавно улыбнулся, пораженный внезапной мыслью.
«Они пытаются отвлечь меня! Работа помогает им не думать о трагедии, связанной с братом Кормиком, вот братья и решили вовлечь старшего товарища в этот благотворный труд».
— Конечно, брат, — ответил он молодому монаху. — Давайте вместе отнесем камень к часовне. Он станет прекрасным дополнением к стене.
«Вместе», — повторил он про себя.
Лишь это единство и осталось у монахов вдали от дома, от семьи. Без него все они просто сошли бы с ума.
Вот почему предательство Кормика было таким ударом.
— Бикельбрина ты, наверное, помнишь, а это мои друзья, Раггирс и Пергвик, — сказал Маквиджик, шлепая по воде к Кормику.
Юноша кивком поприветствовал каждого, размышляя о том, что может означать эта встреча.
— Мы отвезем тебя к ней, — объявил Маквиджик, и парень от неожиданности выронил гарпун. — Пока не знаю как, но мы найдем способ. Кроме того, есть одно условие.
Кормик поднял руки, демонстрируя свое разодранное платье.
— Я небогат, но все, что есть…
— Ты поможешь нам отсюда выбраться, — перебил его Маквиджик. — Это и есть условие.
— Мы четверо сыты по горло этими скалами, — объяснил гном, заметив удивленный взгляд Кормика. — Хотим уйти с озера, но не знаем пути. С тех пор как я пришел сюда, минула сотня лет, а у тебя воспоминания посвежее. Так что мы поможем тебе забрать девчонку. Взамен ты будешь нашим проводником.
— Я пойду на юг, из Альпинадора в Вангард, может, даже через залив, в Хонсе. Не уверен, что вас там хорошо примут.