Древние боги славян
Шрифт:
Мы полагаем, что Свентовит, Див/Дый и Сварог славян соотносятся друг с другом приблизительно так, как ведические Савитар, Дьяус и Тваштар (см. ниже раздел «Семейство Сварога»). В ряде гимнов Ригведы Савитар и Тваштар сближаются. Имя Савитара используется в качестве эпитета, и не для одного Тваштара. Но именно Тваштар выковывает Савитару золотые руки. Это разные боги. Хотя не исключено дублирование функций в разные времена и эпохи, у разных племён общего индоевропейского языкового корня.
Тваштар — творческий аспект неба, как и Дьяус, он именуется отцом Агни, как и Дьяус — он отец бога грома (правда — Индры).
Сварог — отец Огня и Солнца, а балтский Диевас — отец Перкунаса (наследника й Индры, и Парджанья), не исключено, что по заданию Диеваса кузнец Телявель выковывает солнце. Перкунас нередко
Восточнославянский Дый, скорее, наследие балто-славянства, осмысленное затем в духе эллинизма. Дело в том, что у Зевса нет жены с именем того же корня, тогда как у Дыя/Дива есть Дива, а у балтского Диеваса — Дэйве, так у Бога есть Богиня.
ДИВИЯ/ДИВА
Имя Дый имело форму женского рода. Супруга Дыя, вероятно, богиня земли: «Ов требоу створи на стауденьци, джда искы от него, забыв яко Бог с небес дждь даеть. Ов несущим Богом жьреть, и Бога створьшаго небо и землю раздружаеть. Ов реку богыну нарицаеть, и зверь живущь в ней, яако бога нарицая, требу творить. Ов Дыю жьреть, а дроугыи Диви. А ин град чьтеть. Ов же дьрьн вскроущь, на главе покладая, присягу творить; ов присягы костьми чловечами творить. Ов кобени птить смотрить. Ов сретения сумьниться. Ов мущьн скот, творя убиваеть. Ов в неделю и в святыя дни делаеть, прибыт к себе, творя свою погыбель, да елико в сею неделею сделаеть, тем дьньмь погоубить. Ов на мащьх лжю присязаеть» (Слово св. Григория, Беседа св. Григория Феолога об избиении града — Аничков, 1914, с. 93).
Так как практически во всех индоевропейских мифологических системах существует симметрия «женского и мужского», пара «земля — небо», естественно предположить, что Див (Дый) и Дива (Дия) являются именно такой парой. Что Див соотносится с небом (Верхним миром) этимологически и сюжетно, видно хотя бы из «Слова о полку Игореве»: «Збися Див, кличет верху древа — велит послушати земли незнаеме» (не имеется ли в виду Мировое древо?); «Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже вержеся Дивь на землю».
По мнению того же Галысовского, до греческих книжников у славян никогда не было такой богини — Дивы. Однако рискнём предположить, что богиня всё-таки была, просто её стали называть на греческий лад. Или же Дивия — имя собственное, которое восходит к индоевропейскому корню. Напомним, что в литовской мифологии известно о супружестве высшего мужского божества Диеваса и протобогини Дейве.
Дейве, или Жемину, латыши называют Zemes mate — Мать Земля. Диевс — её супруг. Иначе говоря, Дива, Дивия, и есть богиня Мать Сыра Земля, славянская Гея, которая оплодотворяется небесными водами Дыя-Дива.
Протестуя против водворяемого среди них христианства, пруссы говорят своим миссионерам, что из-за них (поскольку они пришли со своими, чуждыми обрядами) земля прусская перестанет давать жатву, деревья — плоды, животные — приплод (Лаввис, 1897).
Снова обратимся к поучению «Слово святаго Григория изобретено в толцех о том, какое пьрвое погани суще языци кланяшеся идолом и требы им клали», где, как нам представляется, имя Дивы также упомянуто:
«…Иже бесятся жроуще матери бесовьстеи афродите богыни. Короуне. короуна же боудеть и антихрисця мати. и артемиДе. проклятеи. диомисее. стегноражанию и недоношеныи породъ. и бог муже-женъ… тем же богомъ требоу кладоуть и творять. и словеньскыи языкъ. виламъ. мокошьи. диве, пероуноу. хърсоу. родоу. и рожаници…»
При переводе с какой-то
Мы склонны считать культ почитания Земли общим для индоевропейцев.
«Всё в природе обладает своими собственными неповторимыми свойствами, которые могут быть познаны теми, кто готов их искать. Превыше прочего в Северной Традиции — глубокое уважение к земле, предстающей в облике богини, Матери-Земли. Эта идея одинакова во всех вариантах веры, хотя богиню могут называть по-разному. Она — олицетворение Земли, рассматриваемой как священная сущность, а не как огромный неживой камень, и является основой мировоззрения. Как следствие все проявления мира природы должны быть почитаемы, как и места силы — места, где присутствуют боги… Северная Традиция видит в планете Земля не неодушевлённое (космическое тело), но живую сущность, обладающую духом, "ond, который проявляется в различных формах, соответствующих фундаментальным качествам элементов, которым он принадлежит» (Pennick, 1989).
Приветствуем тебя, о мать-земля, Смертных пристанище, Будь цветущей и плодородной По милости богов, Полной пищи, Что кормит наш народ.Заклинание бесплодной земли в старой доброй Англии совершали, взявши семена и положив их на плуг:
Эрке, Эрке, Эрке, матерь земная, да подарит тебя всеподатель, государь предвечный, угодиями богатыми, лугами цветущими, нивами плодоносными, многородящими, многодатными, просом возросшим, зерном хорошим, ячменным тоже зерном отменным, тоже пшеничным зерном пригожим. Да подаст он, государь предвечный, и его угодники, горные жители, землям хозяйским от разора защиту, полю и пашне от напасти спасенье, от злого слова, от земного заклятья. Огради, всеподатель, Создатель мира, от жены злословной, от зловластного мужа, — речь моя крепкой да прочной будет.Языческая самобытность раннего Средневековья на Руси также обнаруживается как культ Земли.
Он, как и культ Рода, по мнению того же В. Л. Комаровича, «был в ту эпоху не только уделом бытового или личного суеверия отдельных „невегласов“, но и довольно грозной еще общественной силой. Причастность его, как и культа Рода, междукняжеским отношеньям не подлежит сомнению. Оба культа тесно соприкасались в воззрении и переживании своих адептов. Обличение против верящих в рождение детей землей касается одновременно и их веры в Род. Другие обличения, менее определенно говорящие о Роде, неизменно называют, однако, с ним рядом рожаниц или, как читается в наиболее древних списках памятников, Рожаницу (в единственном числе)…» (Комарович, 1960, с. 103–104)