Древний Рим. Взлет и падение империи

Бейкер Саймон

Но Октавиану было отнюдь не просто балансировать на грани. В 23 г. до н. э. его многолетнее пребывание на посту консула начало походить на единоличное правление. Несмотря на неясность свидетельств той эпохи, очевидно, что кризис быстро набирал обороты и некоторые сенаторы уже вынашивали замыслы убийства нового «царя». Октавиан отреагировал немедленно. Он отвел угрозу путем переговоров, в результате которых его фактическая власть над армией просто получила новое формальное определение. В этой победе над сенаторами ключевым оказался фактор его невероятной популярности в народной среде. Люди не забыли, что это именно он принес стабильность стране, погруженной в хаос. Впрочем, он прекрасно знал, что симпатии черни непостоянны и эта переменчивость народного мнения может таить опасность. Поэтому он приложил все усилия к тому, чтобы закрепить свой статус в глазах людей.

Октавиан и здесь

почерпнул вдохновение из республиканской практики, обратившись к Сенату с неожиданным требованием. Он сказал, что хочет получить полномочия народного трибуна. В сравнении с той властью, которую давало ему управление армией, подобный пост выглядел весьма скромным объектом притязания. Конечно, он получил возможность вносить в Народное собрание законопроекты и накладывать вето. Но это не главное, что его привлекало. Октавиан верно оценил большой потенциал этой должности. Играя на исторических ассоциациях, связанных с моментом ее возникновения, он многократно усилил значимость этого второстепенного республиканского поста, вознеся его до совершенно нового уровня. В результате Октавиан стал отнюдь не тем народным трибуном, каких знала предыдущая римская история, но образцовым защитником, охранителем и борцом за интересы всех римских граждан — не только живущих в Риме и Италии, но и во всех уголках обширной державы.

Было ли все это некоей импровизацией, итогом интуитивного поиска путей к утверждению устойчивого и легитимного государственного правления? Или в действиях Октавиана имелась более низменная подоплека? В обращении к должности народного трибуна определенно различима тактика, свойственная всем диктаторам во все времена: Октавиан предательски перепрыгнул через головы политической элиты, напрямую связав себя с сердцами и умами людей. Таким образом, он в очередной раз успешно вдохнул в старую республиканскую оболочку абсолютно новый смысл. Сенаторы, хотя и наблюдали за его маневрами с ворчанием и неприязнью, вынуждены были смириться.

АВТОКРАТИЯ

В 19 г. до н. э. Октавиан достиг того, чего не смог добиться его приемный отец: сочетания верховной власти с ее политической легитимностью. Этот невиданный доселе статус, полученный путем ловких ухищрений, получил оформление в виде торжественного, звучного титула. Хотя смена имени может показаться фактом маловажным, в действительности новое именование имело большое значение для Древнего Рима времен Октавиана, да и в нынешней политической практике подобные явления не следует недооценивать.

Октавиан сначала подумывал назвать себя Ромулом. Это имя закрепило бы его роль основателя нового Рима. В нем древность традиции сочеталась с идеей новой эпохи. Однако после некоторых размышлений Октавиан отказался от этой мысли, так как ее несколько портили дурные ассоциации с братоубийством. Вместо этого Октавиан придумал себе имя, остановившись на слове «август», что буквально означает «священный» или «почитаемый». Это близко к понятию божественного, но все же напрямую его не обозначает. Тем не менее такое имя противоречило позиционированию Октавиана как общественного лидера, «первого среди равных» в республике. В имени содержался откровенный намек на его связь с миром богов. Оно было образовано от латинского слова «авгурии», обозначающего толкование небесных знамений. Таким образом, новое имя устанавливало связь Октавиана с религиозным культом и понятием священного, а также закрепляло за ним право на особое, никому другому не приличествующее почитание. Смена имени свидетельствовала о политической революции. И пусть она не была чересчур резкой, остановить ее было уже невозможно. Чем дольше продолжалось правление Августа, тем с большей очевидностью вырисовывалась гибель политических свобод.

Примером могут служить, например, заседания Сената. При республиканском строе существовал особый порядок, по которому желающие выступить могли встать и включиться в обсуждение животрепещущих тем. Август сохранил эту процедуру, так что могло показаться, будто у каждого есть право голоса и мнение каждого сенатора имеет значение. Для многих из них подобная возможность, вероятно, служила некоторым утешением. По сравнению с предыдущими десятилетиями, отмеченными яростной фракционной борьбой, которую, в свою очередь, пытались подавить такие личности, как Юлий Цезарь и Помпей, положение «младших» сенаторов стало, разумеется, куда приятнее. Но для тех, кто привык играть первостепенную роль, подобные изменения не несли ничего хорошего. Большинство сенаторов осознавало, что их мнение мало чего стоит в сравнении с желаниями Августа. Впрочем, чтобы придать обсуждениям в Сенате видимость борьбы, Август учредил нововведение: вместо выслушивания

мнений в установленном порядке он сам стал выбирать, кому из сенаторов высказаться по тому или иному вопросу. Теперь им уже нельзя было просто соглашаться с мнением предыдущего оратора. Он также решил ввести санкции против тех, кто не является на заседания, но ограничил количество обязательных ежемесячных заседаний двумя.

Но эти меры не могли вдохнуть жизнь в старые республиканские механизмы управления — они уступили место автократии. Август все менее зависел от Сената в принятии политических решений. Еще в начале правления он организовал совещательный орган из консулов и выбранных по жребию сенаторов. Встречи совета проходили не в здании Сената, а в императорском дворце. По мере того как влияние этого органа возрастало, усиливались подозрения тех, кто остался за бортом. При последующих императорах подобные советы стали мишенью для постоянных обвинений в семейственности: дескать, в управлении государством императоры выступают не в тандеме с Сенатом, а в смычке со своими приближенными, друзьями и вольноотпущенниками. В своем завещании Август оставил указание на то, у кого можно получить сведения о состоянии империи, количестве и дислокации римских войск, а также финансовом положении государства: «Поименно были указаны все рабы и отпущенники, с которых можно было потребовать отчет». [45] Похоже, основная масса сенаторов находилась в неведении относительно фундаментальных вопросов существования империи. Эта первостепенная информация была забрана у них из рук. Подобные примеры показывают, насколько существенно деформировалась власть в республике. При этом внешне старинные республиканские традиции поддерживались скрупулезно.

45

Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Книга II: Божественный Август, 101. Пер. М. Л. Гаспарова.

Чиновники, будь то трибуны или консулы, продолжали избираться на свои должности, но эти выборы были во многом формальными, поскольку кандидатов обычно предлагал сам Август. Уже в 5 г. н. э. списки претендентов на должности, подаваемые на утверждение Народным собранием, содержали исключительно имена сенаторов-конформистов, которые никогда не стали бы раскачивать лодку. Независимые кандидаты методично отсеивались — в полном соответствии с духом нового режима. Когда, например, юный сенатор по имени Эгнатий Руф, завоевавший популярность тем, что сформировал из принадлежавших ему рабов частную пожарную службу, отказался убрать свое имя из списка кандидатов на пост консула, последствия для него были фатальными. Руфа обвинили в «заговоре» и казнили. Фундаментальное право римлян на волеизъявление оказалось сведено к пустой формальности.

В управлении империей также повсюду были видны признаки бесшумной революции. Наделение тех или иных людей властью происходило по тщательно продуманной процедуре. Люди честолюбивые и способные могли, по-видимому, рассчитывать на карьеру и при новом режиме. Но, прежде чем выходить на выборы, им необходимо было получить санкцию со стороны Августа, щепетильно подходившего к этому вопросу. Он стремился контролировать всех потенциальных соперников, помещая их в тесные рамки сенаторской элиты. С другой стороны, он не мог управлять государством в одиночку. Ему требовались опыт и людские ресурсы, которыми располагали сенаторы и всадники, для того чтобы отправлять столичное судопроизводство, заниматься делами провинций, следить за взиманием налогов. Ему также нужны были военачальники: в правление Августа размеры Римской империи увеличились почти вдвое. В то же время существовала четкая грань, выходить за которую чиновники не имели права. Сделать это означало бросить вызов единоличной власти Августа и навлечь на себя его гнев. В сущности, от чиновника теперь требовались скорее качества бюрократа, послушного воле Августа.

К такому положению дел сенаторы и всадники постепенно привыкали. Естественно, в первую очередь на политическом небосклоне стали всходить звезды тех людей, кто отдался новому режиму; обладание властными полномочиями, пусть с изрядными ограничениями, делало их весьма покладистыми. Люди более независимого склада просто отошли в сторону, ожидая своего часа. Возможно, они тешили себя надеждами, что сложившаяся ситуация — явление временное, связанное исключительно с фигурой Августа. Вероятно, они думали, что настанет пора, когда он уйдет, и республиканский строй вместе с политической свободой будут восстановлены. Ради своего идеала они были готовы немного потерпеть. Увы, их надежды не совпадали с планами Августа.