Древо ангела
Шрифт:
– Не забуду, – сказала Ава, садясь в такси. – Дай мне знать, как там ЭлДжей, хорошо? Я вечером позвоню. Пока!
Такси выехало на дорогу и, набирая скорость, стало удаляться от Марчмонта.
46
Ава была рада, что в эту первую неделю после расставания с ЭлДжей и Марчмонтом ее целиком закружило в водовороте новых событий – и плохих, и хороших. Надо было столько всего узнать, например как работают в Лондоне метро и автобусы. А ее соученики, похоже, считали, что устраивать соревнования, кто больше выпьет, ужасно забавно, даже если в конце все
А самой лучшей новостью было то, что по приезде ее уже ждало письмо от Саймона. Он писал, что собирается сдержать свое летнее обещание и будет рад встретиться с ней и показать ей Лондон.
Иногда, среди самых первых длинных душных ночей, когда каждый атом ее существа стремился попасть обратно в просторный, полный воздуха Марчмонт, Ава думала о нем. Она написала ему сразу после того, как дядя Дэвид передал ей его записку, чтобы сообщить свой новый адрес, но с тех пор гнала от себя все мысли о том, что, возможно, и правда понравилась ему. Но оттого, что он снова написал ей, у нее по спине пробегал радостный холодок.
Лишь к четвергу она набралась достаточно мужества, чтобы подойти к студенческому телефону-автомату в конце коридора, позвонить ему и договориться о встрече. И в воскресенье он должен был зайти за ней, чтобы показать местные достопримечательности.
Утром воскресенья она вскочила с постели, куда легла после трех часов ночи, после Бала новичков.
– Я должна научиться не пить все то, что мне предлагают, – сказала она себе, преодолевая гул в голове. Проглотив две таблетки парацетамола, она уставилась на содержимое своего шкафа. Впервые в жизни Ава всерьез раздумывала, что ей надеть. Она выбрала ярко-розовые брюки и дорогой кашемировый свитер, которые купила ей Ческа, примерила их, решила, что выглядит слишком уж похожей на свою мать, и сменила на джинсы и майку. Ее глаза сегодня были слишком опухшими, чтобы вставлять в них линзы – только покраснеют и будут слезиться, – так что она надела очки.
В одиннадцать часов она нерешительно подошла ко входу в здание своего общежития, где в кои-то веки было пусто. Все остальные, должно быть, отсыпались с перепоя прошлой ночью. Саймон уже ждал ее снаружи; она увидела его через стекло дверей. Ее сердце громко застучало, и она твердо сказала сама себе, что он пришел только из-за старинной связи между их семьями. После чего потянула на себя тяжелую дверь и поздоровалась с ним.
– Привет, Ава. Господи, ты выглядишь совсем по-другому! – сказал Саймон, целуя ее в обе щеки.
– Правда?
– В лучшую сторону. Теперь ты гораздо больше похожа сама на себя. И мне очень нравятся твои очки, – добавил он. – Ты напоминаешь мне очень хорошенькую юную учительницу, у меня была такая, когда мне было семь. Я был страшно в нее влюблен, и с тех
– Спасибо – наверное, – смущенно сказала Ава, заметив, что он тоже был в джинсах и майке.
– Ну я тут по дороге подумал, что, наверное, нет смысла водить тебя по известным туристическим местам – туда ты и сама сходишь, – так что я покажу тебе тот Лондон, каким его люблю я. Ладно?
– Отлично.
Он подставил ей локоть, она взяла его под руку, и они вдвоем отправились вдоль сонных воскресных утренних улиц.
Ава вернулась домой только в семь вечера, полностью вымотанная. Может, Саймон и был городским парнем, но, как ни смешно, что бы они сегодня ни делали, им приходилось много ходить пешком. Они прошли по Гайд-парку, остановились в Углу Ораторов, послушать будущих трибунов, высказывающих свои радикальные политические взгляды; некоторые из них были столь нелепы, что нашей парочке пришлось уйти, чтобы не расхохотаться вслух. Потом они прошли вдоль Темзы по дорожке от Вестминстера до Хаммерсмита, где остановились пообедать в пабе на берегу.
Ава наслаждалась каждой минутой этой прогулки, потому что они не осматривали древние памятники и не толкались среди туристов, желающих получше рассмотреть картину в музее, а просто говорили обо всем на свете. И в тех просторных местах, которые Саймон выбрал фоном этого дня, Ава перестала ощущать клаустрофобию – и физическую, и ментальную – и расслабилась.
День был теплым, и они сели обедать на улице. За едой Саймон рассказывал о своей работе, которую он только что нашел в одном из мюзиклов в Вест-Энде.
– Это не то, что я бы выбрал своей карьерой, я уже говорил тебе, я хочу писать песни, – признался он, явно смущаясь. – Но им были нужны музыканты, которые могут петь и играть на нескольких инструментах, и один мой знакомый позвал меня на прослушивание. Я пошел, и меня взяли. Честно говоря, я сам был удивлен больше всех, но, с другой стороны, это же зарплата. И когда шоу выйдет в полный прокат, у меня будет свободное время днем, чтобы писать свои вещи. У меня теперь даже есть собственный театральный агент. – При этих словах он закатил глаза.
– А о чем этот мюзикл?
– О, это про четырех знаменитых певцов из пятидесятых и шестидесятых. Там полно их хитов, так что это верный способ произвести впечатление на тридцати- и сорокалетнюю аудиторию.
– А когда он выходит?
– Недели через три. Если хочешь, можешь прийти на премьеру.
– С удовольствием.
– Только имей в виду – актер из меня очень так себе.
– Но ты можешь стать знаменитым, Саймон.
– Честно, стать знаменитым – последнее, чего я хочу. Я хочу однажды открыть свою студию звукозаписи, где я бы мог писать песни для других и продюсировать их. А сам я предпочел бы оставаться за сценой.
– Как и я, – горячо согласилась Ава.
Под конец Саймон проводил ее до общежития в Кэмдене и на прощание поцеловал в щеку.
– Удачной недели, Ава. Постарайся не особо спать на лекциях, – добавил он с усмешкой.
– Я не буду. И огромное спасибо тебе за сегодняшний день. Мне было очень хорошо. – Она повернулась, чтобы уйти, но он поймал ее за руку и притянул к себе.
– Послушай, я знаю, каковы эти первые недели учебы, но, если вдруг у тебя найдется время, я бы с радостью снова встретился с тобой.