Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
Когда мотоцикл газанул и в облаке сизого дыма умчался, Кудяков не торопясь отряхнул брюки и пиджак. От вездесущей пыли, вообще, никакого спасения не было. Намотаешься по полям за день, и под вечер песок даже на зубах скрипит.
— Еще эта война, будь она неладна, — вздохнул он, понимая, что впереди их всех ждут совсем не простые времена. Это молодежь, у которой еще в одном месте играет, верит, что все закончится быстро. Знали бы правду о том, как в Финскую воевали, совсем бы по-другому запели. — Айтугану тоже мозги нужно вправить, пока чего не натворил. Еще сам в военкомат сунется…
Про старшего сына председатель
— Правильно, нечего ему там делать, — кивал он своим мыслям, пока шел вдоль забора. — Тут в правление пристрою, к счетоводам, чтобы трудодни шли. По комсомольской линии тоже нужно все обделать, как нужно. Как немного освоится, себя покажет, можно и в районе о нем поговорить. Глядишь, какое-нибудь тепленькое местечко и найдется, — на его губах появилась довольная улыбка. Течение мыслей ему явно пришлось по душе. — Обязательно будет место. А на войну и без него найдется, кому идти.
Честно говоря, Кудяков всегда таким был. Себе на уме, излишне хозяйственный, все время под себя греб. Вечно за свой интерес держался, как младенец за мамкину сиську. В райкоме даже не раз его журили за это. Мол, ты, товарищ Кудяков, себя как совсем не по-большевистски ведешь. Все какие-то непонятные ходы-выходы ищешь, чтобы по-твоему было.
— А как иначе? — ухмыльнулся председатель, подходя к дому. — Только дурак своего не отщипнет…
У калитки остановился и, подбоченясь, обвел взглядом свой дом. Добротный, из массивных бревен, на высоком каменном фундаменте, он выгодно отличался от остальных соседей. Вдобавок у него единственного крыша была железом крыта, а не соломой и дранкой. Словом, сразу видно, что важный человек здесь живет, а не какая-то голытьба.
— Да…
Толкнул калитку и оказался во дворе. Бродили куры, гоготали гуси в загоне, из оконца сарая выглядывала морда лошади. Душа радовалась, что всего много.
— Это еще кто голосит? — удивился Кудяков, когда услышал женский плачь. Кажется, жена навзрыд что-то говорила. — Непорядок.
Сразу нахмурился, живот вперед выпятил. Сейчас разбираться будет, кто и в чем провинился. Уж он-то всем задаст.
— Чего орешь? — закричал Кудяков прямо с порога. С домашними он, вообще, не привык церемониться. Любил, чтобы все его слушали, с пол слова все понимали. — С улицы даже все слышно! Люди скажут, что совсем из ума вы…
Но не договорил, слова в горле застряли. Как оказался в горнице, увидел такое, что просто замер с открытым ртом. Его сын, Айтуган, лежал на диване, весь перемотанный окровавленными бинтами. То стонал, то подвывал от боли. А рядом с плачем заламывали руки две женщины — мать с бабушкой, не знавшие что и делать.
— Это что еще такое? — ничего не понимая, выпучил глаза председатель. Переводил ошалелый взгляд с багровых фингалов на забинтованную ногу, и обратно. — Да, тише вы! — рявкнул он на женщин, продолжавших тихо подвывать. — А ты, что стонешь, как баба? Рассказывай, кто тебя избил? Это дракинские парни? Сколько их было?
Знал, что с парнями из соседнего села — Дракино — часто происходили стычки. То они приду к ним задирать местных, то, наоборот, сургодьские пойдут в Дракино. Многие после таких
— Ну? Сколько их было?! Трое, четверо? — наседал на сына председатель. — Точно дракинские отделали.
Председатель, не обращая на стоны сына, потрепал щеку
— Пару зубов, кажется, выбили. Чего ещё? Нога? И руку тоже сломали? Сильны, черти, — удивился Кудяков. Ведь, обычно драки оканчивались не так кроваво. Пару синяков поставят, в пыли друг друга поваляюсь, и довольно. — Это они зря. Тут аж на целую уголовку тянет.
Мужчина злорадно потер руки. Ведь, избили его сына, а не какого-то соседского сынка. Такого он никому не собирался прощать. Любому, кто раскроет рот на его кусок, он все зубы самолично выбьет.
— Так, кто это были? Низовские? Только там такие выродки! Как напьются, то им сам черт не брат! Давай, отвечай!
Кудяков уже всё прикинул, как надо сделать. Такое прощать никак нельзя. Нужно примерно наказать, чтобы всё поняли: Его семью даже пальцем тронуть нельзя. Прямо сейчас вызовет фельдшера, чтобы она по всей форме справку выправила. Мол, так и так, Айтугану Наджиповичу Кудякову нанесли тяжкие телесные побои: выбили зубы, сломали руку и ногу, повредили рёбра. И с этой справкой сразу же в милицию звонить.
— Ну?
Сын что-то в ответ прошамкал, но председатель так ничего толком и не разобрал.
— Чего ты там мямлишь? Ничего не понятно. Говори!
И тут болезный выжал такое, что председатель аж рот разинул. Сначала даже подумал, что сыну и голову заодно отбили.
— Это тебя наш дурень так отделал? Что? Не тебя одного? Всю вашу компанию?
Кудяков не знал, что и ответить на это. В самом деле, как поверить в то, что сельский дурачок, вечно с соплями и забитым видом, избил почти десяток парней. А в компании Айтугана, он знал точно, задохликов отродясь не было.
— Он, он, батя, — простонал сын, со страдальческим видом касаясь багровой челюсти. — Он совсем спятил. Дурной, вообще. Глаза дикие, рычит.
— Ладно, хватит скулить, смотреть тошно! Вымахал с версту, а всю рожу в кровь разбили, — махнул на него рукой председатель. — Я разберусь с этим дурнем. Пугану его так, что ссаться в штаны начнёт. А то здоровый больно… Здоровый…
Задумавшись, мужчина отошел к столу. Там уже было все накрыто, как нужно: миска с салмой, ароматная вареная картошка, пересыпанная зеленым лучком, на сковородке мясо молодого петушка, большими ломтями нарезанный хлеб. Председатель любил поесть, да и мог себе позволить.
— Здоровый, значит…
Эта мысль почему-то никак не давала ему покоя. Он снова и снова повторял это слово, словно это имело для него какой-то особый смысл. Похоже, это было важно, но вот только почему?
И в какой-то момент его осенило, отчего мужчина так и замер с ложкой у рта.
— Точно! Раз такой здоровый и горазд кулаками махать, значит, и с винтовкой справится, — широко улыбнулся председатель, откладывая ложку в сторону. — И хорошо бы его оформить за моего…
Резко встал из-за стола и побежал в другую комнату, где у него портфель со всякими документами лежал. Нужно было в бумажках покопаться, хорошенько эту хитрую мыслишку обдумать. Ведь, если все выгорит, то его Айтугану, вообще, ни о чем беспокоиться не нужно.