Дрозды. Последний оплот
Шрифт:
– Как не помнить. Хотя друзьями мы с ним не были. Он, кажется, большевик.
– Ныне он командир эскадрона в армии Донской Республики. Говорит, что ты хороший офицер. А нам сейчас нужны командиры. Я могу получить разрешение для тебя.
– Разрешение?
– На службу в Красной армии.
– Но я не хочу больше служить, Анна.
– Ты прибыл сюда, дабы присоединиться к белым?
– Нет. Я не имею намерения вступать в Белую армию, как и в Красную армию.
– Тогда зачем ты здесь?
– Пробираюсь на Юг с намерением покинуть
– Вот как? Ты выбрал странный маршрут, Петр.
– Не я выбирал. Так сложились обстоятельства, Анна.
– Вот именно, – сказала она. – Ты сказал верно. Обстоятельства. И они диктуют тебе свою волю. Присоединяйся к Красной армии Донской Республики и останешься жив. Иначе расстрел.
– Но по какому закону? Расстрел за что?
– Декрет от 5 апреля 1918 года, Пётр. Декрет ДСР (Донской Советской Республики) о «Красном терроре» в котором сказано «что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». Сейчас идет суровая гражданская война, Петр. И я даю тебе шанс, учитывая наше с тобой старое знакомство.
– А иного пути…
– Нет. Местный комиссар по борьбе с контрреволюцией Шамов таких как ты не отпускает.
– Таких как я?
– Ты дворянин. А он ненавидит дворян. Офицера из низов он еще может помиловать. Но вот дворянина никогда.
– Я сын гимназического учителя. Я не князь Голицын.
– Но дворянского сословия.
– Анна, мой дед выслужил дворянство на Крымской войне. Отец был учителем.
– Но ты дворянин! Шамов не станет разбираться в родословной. Он и меня ненавидит. Я, по его мнению, представительница чуждого класса. Капиталистов он также не любит, хоть и меньше чем дворян. Уже не знаю, чем они ему так насолили. Но я прислана сюда из Москвы. До меня он не дотянется. Руки коротки. А вот до тебя легко.
– Он станет заниматься судьбой простого корнета? Только в той камере, где я разместился, по твоей милости, столько офицеров позначительнее меня.
– Тобой он будет заниматься. Если бы я знала, что у него есть твои приметы, не стала бы задерживать тебя на вокзале.
– Мои приметы? – искренне удивился Лабунский.
– И я удивилась, когда узнала. Ты успел наследить в Москве. И это большой минус к твоему дворянству в глазах Шамова…
Андрей Шамов, комиссар по борьбе с контрреволюцией Донской Советской Республики, обладал хорошей памятью. Он помнил телеграфное сообщение из Москвы по группе офицеров-контрреволюционеров, которые могут появиться в Ростове.
«РОСТОВ. КОМИССАРУ ПО БОРЬБЕ С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ ШАМОВУ. ПРИМИТЕ МЕРЫ ПО ЗАДЕРЖАНИЮ ОФИЦЕРОВ ЗАМЕШАННЫХ В КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И СУМЕВШИХ СБЕЖАТЬ ИЗ СТОЛИЦЫ…»
Далее шли фамилии и звания. И среди них было имя Лабунского. Его московский товарищ многое про него рассказал, дабы избежать расстрела. И вот в сводке задержанных – имя корнета Петра Лабунского.
– Где его вязли? – спросил он одного из сотрудников.
– Кого?
–
– Корнета? Ах, этот тот самый офицерик с вокзала! Его захватил патруль по приказу товарища Губельман. Мелкая сошка.
– Не скажи! Его Москва запрашивала.
– Корнета?
– Даже простой унтер-офицер может быть контрреволюционером. Так его взяла Губельман?
– Она его опознала на вокзале. Так мне доложили.
– Где он сейчас?
– В тюрьме. Где же еще?
– А с чего Губельман его арестовала? Он вызвал подозрения?
– Они, видать, давние знакомцы, товарищ Шамов.
– Вот как? А это уже интересно…
Шамов был удивлен просьбой Анны Губельман о привлечении Лабунского к службе в рядах Красной гвардии республики.
– Вы его рекомендуете?
– Он имеет опыт. Нам нужны командиры. А Петр Лабунский почти не офицер. Он всего лишь корнет.
– И что с того? Разве это основание верить ему? У меня все камеры забиты офицерами. Они все пробираются к Корнилову! Это враги.
– Многие да. Но не Лабунский.
– А вот это что?
Шамов протянул бумагу с текстом телеграфного сообщения.
– Что это? – Анна притворилась, что ничего не знает о сообщении из Москвы.
– Сообщение от московских товарищей из ЧК. Прочитайте.
Анна Губельман прочитала.
– Его пытались арестовать?
– И обвинение самое нехорошее. Он враг, товарищ Анна. Попадает под Декрет от 5 апреля 1918 года.
– Но я давно его знаю. Лабунский не аристократ. Его отец только гимназический учитель истории. А вы знаете постановление военно-революционного комитета о привлечении бывших офицеров в ряды армии республики. У нас нет командиров, товарищ Андрей.
– Я никогда не был сторонником привлечения тех, кто носил золотые погоны в нашу Красную Армию.
– Он всего лишь корнет. Разве это офицер? В чем Лабунский виноват?
– Обвинение одно – контрреволюционная деятельность.
– Это нужно выяснить. Нужно разобраться, товарищ Андрей…
Штаб Дроздовского полка.
30 апреля 1918 год.
Части полковника Дроздовского подошли к Ростову. 1-й офицерский стрелковый полк, 2-й офицерский конный полк, легкая артиллерийская батарея, дивизион гаубиц, броневик и инженерная рота.
Полковник генерального штаба Михаил Гордеевич Дроздовский в Яссах сформировал добровольческую бригаду и повел её на соединение с генералом Корниловым. Отряд имел громкое название Первая бригада русских добровольцев, но по численности бригада не дотягивала даже до полноценного полка. Несмотря на это Дроздовский медлить не стал, зная отчаянную нужду Корнилова в людях, и двинулся в поход. «Дрозды» прошли Каховку, Мелитополь, Бердянск, Таганрог. В начале апреля 1918 года войска переправились через Южный Буг.