Друг-апрель
Шрифт:
– Ублюдок! Гадина! Все ублюдки! – Тюлька вскочил на скамейку. – Городские засранцы!
Кишовник двинулся на Тюльку.
– Не вяжись с ломовскими, Гуня, – посоветовал борец. – Потом вшей не выведешь…
– Точно, – кишовник, оттопырив губу, плюнул на асфальт, отступил. – Дерьмо какое…
– Обосрались, гады! – Тюлька прыгал на скамейке. – Обосрались!
Городские больше не смеялись. Стояли молча, как показалось Аксёну, прикидывали – влезать или из санитарно-гигиенических соображений все же воздержаться.
Мать икала.
Появился дядя Гиляй. Быстренько и воровато огляделся, милиции не заметил. Аксён подумал, что сейчас Гиляй вытащит ножик и начнет запугивать, такие, как он, отмотавшие, умеют фраеров сбивать, но дядя решил обойтись без крови. Он приблизился к молодежи и, раскручивая на пальце цепочку с еночьим черепом, спросил:
– Не знаете, который сейчас час?
Молодежь рассмеялась, а борец указал на скамейку:
– Вон у той красавицы спроси… Это не твоя жена, кстати? И дети… Вы похожи.
Дядя Гиляй с интересом поглядел на Тюльку и Аксёна. Потом спросил:
– Молодые люди, а вы знаете, что гепатит С передается воздушно-капельным путем? Я уж молчу о туберкулезе. Вот вы тут говорили про заразу, а между прочим, это не шутки…
Дядя Гиляй быстро, как очковая кобра, приблизил свое лицо к лицу борца, тот среагировал, убрался, но с опозданием. Аксён отметил, что если бы дядя Гиляй хотел сломать спортсмену лбом нос, то успешно бы это сделал.
– Сейчас я, гнида, чихну – и все, через три года печень отлетела, понял! – свирепой скороговоркой выдал дядя.
Борец шагнул назад, запнулся за бордюрный камень, потерял устойчивость и сел на землю.
Дядя свирепо повернулся к остальным. Городские шарахнулись. Борец поднялся на ноги. Он хотел, видимо, что-то сказать, даже рот раскрыл.
– Ой-ой-ой! – Дядя щелкнул зубами.
Борец махнул рукой и двинул за своими друзьями.
– Получили! – Тюлька соскочил со скамейки, подхватил камень и запустил вдогонку городским.
Не попал.
– Что-то я устал сегодня, – сообщил дядя Гиляй в пространство и уселся к матери. – Наверное, погода меняется.
Он вытряхнул из кармана тонометр, нацепил на запястье, измерил.
– Так и есть, – дядя вздохнул, – так и есть. Сто тридцать на семьдесят, куда это годится?
Аксён хотел сказать, что после дня рождения давление у дяди просто-таки космонавтское, но не сказал, в последнее время молчание нравилось ему гораздо больше.
– Тюлька, вот тебе пример, – дядя скорбно указал на себя. – Я еще молод, а здоровье уже подорвано напрочь… Как там говорится… Жестокий мир… Жестокий мир… а, нет вот как – пусть равнодушный свет доконает меня… Впрочем… – дядя Гиляй потряс черепом, – впрочем, все там будем, чаша сия никого не минует. Короче, Тюлька, береги здоровье смолоду и носи шерстяные носки.
Мать икнула особенно громко. Дядя взглянул на нее с состраданием.
Аксён подумал, что дядя, выпивший в меру, человек вполне приятный.
– Употребляй, но не злоупотребляй! – изрек дядя и быстро ткнул мать
Икота прекратилась.
– Ваш папанька, царствие ему небесное, тоже через это пострадал. – Дядя промокнул глаза платочком. – Я имею в виду, через носки шерстяные, через их отсутствие. Я ему говорил: береги ноги, береги. А он ни в какую! Вот так и загнулся глупо…
Дядя всхлипнул и продолжил:
– Так что, Тюлька, носи носки. Лучше из собачьей шерсти. Жаль, что Жужжа у вас не густопсовая, ворс у нее теплый, хорошие бы носки получились…
– Внимандкл-внидлуке, пргроджн пзд Шарья-Буй прбыеват на првый путь! – объявил репродуктор.
– Эх, – дядя почесал щетину, – не дадут человеку отдохнуть. Кстати, а где ваш старший брудер Иннокентий?
Аксён пожал плечами.
– К дружкам пошел, – ответил Тюлька. – К Хмыге, наверное.
– Жаль, – дядя решил причесаться, – жаль. Придется теперь мне ее волочь. По-родственному, так сказать. У вас деньги на билеты есть?
Аксён помотал головой. Деньги у него были, но у дяди Гиляя они тоже имелись.
– Ладно уж, сироты, – дядя Гиляй сделал широкий жест расческой. – Прокачу вас, свои люди все-таки… Гляди-ка, и вправду прибывает.
– Прибывает, – выдохнула мать первое за два часа слово.
Показался локомотив. Тот же, пострадавший от Годзиллы.
– Вероника, а ну просыпайся! – Дядя принялся похлопывать ее по щекам. – Пора, красавица, проснись…
Мать мычала.
– Вероника, просыпайся, пора в поезд грузиться! – Дядя Гиляй принялся растирать матери уши. – Просыпайся, Вероника, пора!
– Ее Вера зовут, а не Вероника, – поправил Тюлька.
– Какая там к черту вера… – Гиляй извлек из своей необъятной олимпийской сумки аптечку.
Из аптечки вытряхнул склянку, отвинтил крышечку, сунул матери под нос. Резко запахло аммиаком, у Аксёна зачесалось в голове, потом в горле, потом из глаз выдавились слезы.
Глава 15
– Дядя!
Тюлька ткнул Аксёна в бок.
– Что – дядя?
– То! С ума сошел просто!
– Не беспокойся, Тюлька, это он так, расслабляется. Дядя Гиляй с ума не может сойти, он с него уже два раза сходил, в третий раз сходить уже не пускают…
– Еще как пускают! Вон у Руколовой отец каждую зиму сходит. В Никольское забирают…
– Будешь болтать – тебя тоже заберут, – пообещал Аксён. – Там недавно для сопливых корпус как раз открыли.
– Зачем? – осторожно спросил Тюлька.
– Много вас соплястиков с катушек соскакивает, надо же лечить. Там криотерапия…
– Это как?
– Кладут в ящик, а сверху азотом жидким заливают. Ты сразу замораживаешься в дуб. И так лежишь двое суток. А потом триста тридцать…
Тюлька исчез. Только что тут был – и вот уже нету. Аксён для интереса выглянул в окно, Тюлька, съежившись, втянув в плечи голову, медленно крался вдоль стены.