Друг-апрель
Шрифт:
Голосов врагов слышно не было, видимо, они действовали молча.
– Беги! – крикнул дядя.
Аксён бежал до дома. Дядя Гиляй вернулся уже под утро и выглядел довольно. Подойдя к Аксёну, дядя сказал:
– Никому ни слова, понял?! Про наш поход – молчок! Если что – мы были в Шарье, там фестиваль меда. Понял?
Аксён понял.
Дядя пожал ему руку. В руке остались деньги. Пятьсот рублей. Аксён хотел спросить, за что, но подумал, что деньги он заслужил.
Глава 16
Он
Сначала скусывал и сплевывал головку, потом начинал потихоньку расщеплять деревяшку на две части, потом на четыре, потом еще пополам.
А иногда по-другому. Зажимал между верхними резцами и медленно сжевывал в мелкую древесную труху. Спички были вкусные. На самом деле ему они нравились, чуть кислые, и если хорошенько измельчить и расслюнявить, то можно понять, из чего – из сосны, из березы, а если повезло – то и из пихты.
Ей не нравилось. Улька говорила, что спички грызут исключительно одни колхозаны. Из «Коммунара», отсталые угрюмые личности. Аксён спрашивал: когда это она была в «Коммунаре»? Откуда это она знает повадки коммунаровских кавалеров? Они ссорились. Не по-настоящему.
Жевать спички вредно, утверждала она. Их пропитывают формальдегидом, или метилом, или еще какой отравой, от которой выпадают волосы и глаза все время красные. Бросай это дело.
Аксён не бросал. Тогда она стала называть его Федулом.
Федул, как дела? Федул, куда пойдем сегодня? Федул, как твой брат Кузьма?
Он продержался неделю. Неприятно, когда тебя называют Федулом при посторонних. Спички были отставлены.
Он ел акацию.
Тоже давно. Если идти от Ломов до города по дороге, то там много акации, раньше был парк, но так давно, что через него пророс уже настоящий лес. А акация осталась. Дикая, низкорослая и колючая. Когда цветет, пахнет хорошо, медом. И цветки на вкус тоже нормальные. Аксён шагал в город, по пути обрывая цветки, и, когда добирался до города, пальцы уже оранжевели. И язык. И в волосах тоже желтая пыль.
Акацию жрут одни лишь баторцы, смеялась Ульяна. Ты что, баторец?
Попробуй, отвечал он. Это ничего, нормально.
Сам лопай свою акацию, Федул. А лучше не лопай, завязывай с этим делом. И курить заодно бросай.
Курить он бросать не собирался. Только начало нравиться, а тут и бросай. Нет уж, в жизни и так мало радостей.
Она сказала, что не собирается целоваться с пепельницей, противно. Он стал чистить зубы по пять минут, и еще суперминт в день два раза, ему казалось, что помогает. А она в ответ начала курить. Такие длинные сигареты. Так нагло стала курить.
Аксён терпел. Где-то около месяца они курили вместе. Тупо так, вставали друг напротив друга и курили, глядя в глаза. Потом Улька начала кашлять. Так глубоко, по-шахтерски.
И он бросил. Она тоже.
Откуда-то взяла, что грязные ботинки – это неуважение к собеседнику. А его персональные грязные ботинки – это неуважение персонально к ней. В ботинках отражается душа, между прочим, так какой-то французский философ написал, а в твоих ботинках что может отразиться?
Ботинки действительно были грязные, денег тогда стало совсем уже мало, и до города он добирался почти всегда пешком, в любую погоду, чистить потом не хватало сил.
Ульяна же назло принялась носить белые сапожки. По улицам в галошах, по школе в сапожках. И пальто белое. И мех тоже, песец. Рядом с ней он казался чумазым.
– Может, мне еще расчесываться начать? – брякнул он сгоряча.
– Хорошая идея, – рассмеялась она.
На следующий день после школы он не пошел ее провожать, отправился в парикмахерскую и побрился налысо, так, чтобы блестело. И расчесывать было совсем нечего.
Ульянка долго смеялась, а потом подарила ему две бархотки – одну для полировки лысины, другую для полировки ботинок. А также специальный воск, выдавленный из высокогорных альпийских пчел. Иван принял подарок невозмутимо, тут же нанес воск на голову и принялся полировать. Получилось живописно, в голову теперь можно было смотреться, как в зеркало.
Но от надраивания ботинок Аксён отказался наотрез. Поскольку справедливо считал – сегодня ботинки заставит чистить, а завтра и вообще на шею сядет.
Ульяна попробовала уговаривать. Аксён не преклонничал. Тогда она поступила так. Прокралась в мальчиковую раздевалку во время урока физкультуры, выкрала его грязные ботинки, почистила их, а затем выкрасила в желтый цвет.
Мощный удар – ходить в желтых ботинках было стремновато, и весь день Аксён прожил в рваных кедах. Он понял, кто устроил ему эти желтые ботинки, но ругаться не стал. Дома он попытался оттереть ботинки ацетоном, но потерпел фиаско. На следующий день он отправился в школу в ботинках, как они были – цвета лимона. Но все равно грязные. Народ смеялся.
Тогда Ульяна устроила в классе сбор средств на чистку ботинок Ивана Аксентьева, и собрали почти семьдесят рублей, которые с торжественностью вручили Аксёну, он не отказался.
Ульяна, разумеется, победила. Она поступила просто – стала чистить ему ботинки сама. Все бежали на обед, Ульяна нет. Она доставала сумку с аксентьевской сменкой и чистила. Хватило четырех дней. Аксён сдался. И с тех пор его обувь позорно блистала позорной чистотой.
Кроме того, Аксён лишился еще нескольких незначительных безобидных привычек, как то: цыкать зубом, шевелить ушами и громко петь частушки собственного сочинения про Робинзона Крузо – и даже впоследствии часто думал: зачем он их вообще сочинял?