Другая другая Россия

Ахмедова Марина

— А как вы себе представляете достойную смерть?

— Смерть ради религии, ради своего народа.

— Умирать страшно. И однажды вы сами сказали, что страха не испытывает только ненормальный человек…

— Страх обязательно должен присутствовать, но бояться уже поздно, — он хмыкает. И этот «хмык» не для меня, а для посвященных. Мне кажется, что он больше рассчитывает не на мою реакцию, а на реакцию стоящих рядом. — Бояться — мы давно уже это прошли, — снова хмыкает он.

— И часто

вам приходится испытывать страх?

— Ну да… Каждый день… Сейчас сижу, с вами разговариваю и уже чувствую страх перед Всевышним.

— Почему?

— Потому что я отвечаю за чеченский народ перед Всевышним.

Уже прошло несколько из выделенных нам минут, а разговор все вертится вокруг Чеченской Республики, чеченского народа и Всевышнего. Делаю еще одну попытку.

— Волновались, когда давали первое в жизни интервью?

— Я и сейчас волнуюсь. Не знаю, не могу спокойно разговаривать — нервничаю.

— Кто такой Рамзан Кадыров?

— Я чеченец, вырос в селении Центорой. Простой чеченский парень. Учился в школе. Получить высшее образование не было возможности. Не было возможности учиться так, как хотелось. По воле Всевышнего оказался в политике, — снова хмыкает он, как будто ему и самому смешно, что такой простой сельский парень, как он, вдруг стал президентом республики. — Я поступил на городское строительное хозяйство. Несколько раз появился там и понял, что главное не теория, а практика. На практике больше получаешь навыков, способностей. И поэтому я предпочитал побольше присутствовать на практике.

— И тем не менее вы сейчас настаиваете на том, чтобы молодежь получала и теоретическое образование…

— Это однозначно. Я направляю всех желающих по разным государствам, в которых развито образование. Хочу, чтобы ребята получили побольше образования, побольше навыков, — говорит он, и я про себя отмечаю: Кадыров очень любит слово «побольше». — А потом хочу сделать так, чтобы использовали уже наши методы, чтобы с нас брали пример.

— Думаете, это возможно? — с сомнением спрашиваю я.

— Нет ничего невозможного, — убежденно отвечает он.

— У нас не так много времени, поэтому я сразу перейду к неудобным вопросам…

— Неудобным — это мне без разницы. Задавай самые неудобные вопросы, — щедро разрешает он. Таким тоном обычно говорят: «Выбирай что хочешь». — Давай…

— А во время интервью всегда должно присутствовать такое количество людей?

— Это мой советник, — Кадыров показывает в сторону стоящих. — Руководитель службы, — какой, не договаривает: наверное, думает, что и так понятно. — А этот, с камерой, чтобы была видеозапись.

— Не доверяете?

— Журналисты есть журналисты. У вас в профессии разные направления. Всех вас пробивать у меня компьютеров

не хватит, — смеется он.

— Пробивать нас не надо… — упираю я на слово «пробивать», вкладывая в него двойной смысл и давая понять, что и в президентской профессии направлений немало. — Что самого неприятного было написано о вас в российских СМИ?

— Все, что было написано, неправда…

— Ну почему? Иногда и о вас пишут совсем неплохие вещи.

— Если эти вещи обоснованны, пусть пишут.

— К примеру, несколько лет упорно писали о том, что вы причастны к убийству Политковской, — продолжаю я и делаю многозначительную паузу.

— Вот… — говорит Кадыров таким голосом, будто хочет сказать: «Так я и знал». — А на самом деле суд есть суд. Для чего следствие? Для того чтобы раскрывать преступления и выносить обвинения. Все это оказалось неправдой: Кадыров в очередной раз невиновен.

— Не поймите меня неправильно, — вставляю я, — но лично у меня доверия к суду нет.

— А я верю суду, — возражает он. — Потому что его назначает президент страны. Если ты не веришь судам, то не веришь руководству государства. Какие-то суды могут допускать ошибки, но это не значит, что они коллегиально виноваты.

Я поймана — говорить о том, что не доверяю руководству страны, я не собиралась, поэтому опять перевожу разговор.

— Вам легко говорить. Чечня маленькая, и вы можете лично проследить…

— Я не имею права, — перебивает Кадыров. — Суды неприкосновенны. Они подчиняются не мне, а федеральному центру. Я могу только ходатайствовать и просить… И Чечня не маленькая, она — территория Российской Федерации.

— Хорошо. Каждый раз, приезжая в Чечню, я немного наблюдаю за вами, и мне кажется, что вас окружает большое количество людей, которые вас любят.

— Это хорошо или плохо?

— А за что они вас любят?

— Ну, не за красивые глаза, — снова хмыкает он; президент Чечни явно благодушно настроен. — Просто я к своим друзьям-товарищам отношусь с душой. Ценю каждого из них по заслугам. У меня нет вот этого: разделяй и властвуй. Я их очень уважаю и ценю. Если он наш друг, наш единомышленник…

— А все же, за что они вас любят? — делаю упор на слово «они».

— За честность, я думаю. Я ни одного человека не бросил и не подвел, — Кадыров больше не хмыкает, теперь он полностью включается в беседу, и его реакция рассчитана только на меня.

— А вы способны отличить любовь от лести?

— Я в этой кухне варюсь с малых лет, — говорит он еще серьезнее. — Я видел очень многих людей и бывал в разных ситуациях. Я по первому образованию юрист, но больше психолог, чем юрист. Я могу отличить хорошее от плохого. И каждого человека могу считать.