Другая история. «Периферийная» советская наука о древности
Шрифт:
Исследователи творчества Струве хорошо знают, что славы тонкого спорщика за ним точно никогда не значилось. Но в нашем случае Струве проявил себя как опытный полемист. Резкие фразы противника («способ мышления и аргументации проф. Струве надо назвать скорее поэтическим, чем аналитическим» 68 ) он отвел указанием на то, что такой «остро полемический тон» совсем не нужен при обсуждении фундаментального вопроса 69 , но при этом не преминул кое-где наказать оппонента за его яркую риторику. Где-то он смог проявить уместную скромность – согласившись с тем, что в подсчетах трудодней им была допущена ошибка, указал, что ошибся и Никольский: «К сожалению, и уважаемый рецензент оказался столь же плохим „арифметиком“, как и я» 70 . Главное же, Струве воспользовался возможностью ответить для того, чтобы дать полную публикацию документа № 5675 и сделать выводы: что упоминание работников «на 1 день» является лишь приемом учета рабочей силы, что речь идет о человеко-днях в современном понимании и что все партии работников были оторванными от средств производства – иными словами, трудились круглый год в крупном хозяйстве, не имея собственной земли, с которой могли бы нести какие-то повинности. И хотя юридически они не были рабами в том же
68
Никольский Н. М. К вопросу о рабстве на древнем Востоке. С. 208.
69
Струве В. В. Еще раз о рабовладельческой латифундии Сумира III династии Ура (Ответ Н. М. Никольскому) // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 7–8. С. 211.
70
Там же. С. 211, ст. 2, прим. 1. Никольский был прав в том, что «исправления, однако, сущности дела не изменяют» (Там же. С. 207–208, прим. 1), но в данном случае важно, что с точки зрения ведения полемики Струве выглядит лучше.
71
Струве В. В. Еще раз о рабовладельческой латифундии Сумира III династии Ура. С. 221.
72
НА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1933. Д. 28. Л. 48.
Вскоре проблема противостояния феодальной и рабовладельческой концепций перенеслась на другое поле – учебник Никольского оказался под ощутимыми ударами критики как со стороны школьных учителей, так и со стороны специалистов; учитывая то, что в книге объективно было много ошибок, и то, что позиции Струве только укреплялись, решение о существенной переделке учебника было неизбежным. Как автор, Никольский был включен в группу по его редактированию, и он постарался найти компромиссный вариант: на 1934–1935 учебный год была предложена схема, по которой учителя должны были «не читать» и не преподавать из учебника любые теоретические моменты, не употреблять использованную в нем терминологию, применяя его лишь как сборник фактического материала 73 . В следующем году вышло издание учебника, в редактуре которого, судя по всему, Никольский не участвовал – его текст был взят за основу, но переписан в духе рабовладельческой концепции. Переписал главы по Древнему Востоку Струве 74 .
73
Никольский Н. М., Ковалев С. И. Как преподавать древнюю историю в 1934/35 учебном году // История в средней школе. 1934. № 3. С. 39–43.
74
Ковалев С. И., Мишулин А. В., Никольский Н. М., Сванидзе А. С. История древнего мира. Ч. I: Древний Восток и Греция. Учебник для 5-го класса неполной средней школы. М., 1935. Этот учебник также не был признан удовлетворительным, и переделки шли до 1940 г.
Нет поэтому ничего удивительного в том, что Никольский испытывал глубокую антипатию не только к новой концепции, но и к ее автору. Это хорошо видно на материалах переписки 1936–1937 гг. с А. Б. Рановичем (1885–1948), которую Никольский вел ввиду того, что был редактором книги Рановича «Очерк истории древнееврейской религии» (1937). Струве упоминается не только в связи с концепцией, вызвавшей несогласие Никольского, но и вообще как плохой специалист, и это раздражение – глубоко личное 75 .
75
См.: Письмо Н. М. Никольского А. Б. Рановичу от 31 июля 1936 г. // Абрам Борисович Ранович: документы и материалы / Сост. А. И. Клюев, О. В. Метель. Омск, 2018. С. 102–103. В письме от 21 марта 1937 г. он называет одну из книг Струве (скорее всего, «Историю древнего Востока», написанную для многотомника ГАИМК) «халтурой во всех отношениях» (Там же. С. 113).
Какие факторы могли так раздражать Никольского? Когда жарко споришь, начинает так или иначе интересовать личность оппонента (и редко она предстает в теплых тонах). Наверное, Никольского могло огорчать то, что Струве воспринимался многими как «старый ученый, пришедший к марксизму», ибо здесь все было не вполне точно. «Старым» Струве не был как в буквальном смысле (в начале спора ему сорок пять лет, Никольский был на двенадцать лет старше), так и в смысле содержательном: до революции Струве только начинал свой путь в науке, никаких значимых трудов он не создал (как, собственно, и до конца 1920-х гг.). Возможно, Никольский, знавший Тураева 76 , понимал и то, что даже представление о Струве как ученике великого ученого тоже было в значительной мере мифическим – тот никогда не входил в ближний круг сторонников, которых патриарх отечественного востоковедения сам называл своими учениками.
76
Богословский Михаил. Дневники (1913–1919). Из собрания Государственного Исторического музея. М., 2011. С. 446–447.
Обращение Струве в марксиста тоже вызывало у Никольского неприятие: начинать осваивать теорию спустя десять лет после установления советской власти не то же самое, что постигать ее за двадцать лет до этого самого установления. Для Никольского трудно было избежать противопоставления искреннего неискреннему, настоящего – вымученному. Концепция Струве неизбежно виделась ему как еще одна «пена дней», рожденная диспутами о способе производства на Востоке, и моду на нее он воспринял первоначально как временную ошибку, общее помутнение разума, иными словами, он не уловил некоторых смыслов тех важных перемен в отношении исторической науки, которые произошли в начале 1930-х гг., и быстрое восхождение Струве на вершины академической науки воспринималось им скорее
Играло роль и осознание проигрываемой конкуренции. Никольский сам теперь оказывался в роли догоняющего, который был вынужден наблюдать, как документы, некогда изданные его отцом, теперь включаются Струве в его работы в совершенно иной трактовке, как рабовладельческая концепция кладется в основу школьного учебника и университетских курсов, как неприемлемое для него становится общепризнанным.
Главное же, Никольский был вынужден, хотя и с сопротивлением, отступать, причем непросто сказать, какие факторы больше повлияли на изменение его позиции. Как кажется, первоначально, когда он отказался от «чистого» феодализма в древневосточных странах 77 , это был результат действительных внутренних сомнений, хотя и спровоцированных фактом дискуссии. В письме к Рановичу от 1936 г. это объяснялось так:
77
Никольский Н. М. Рецензия на книгу А. И. Тюменева «История античных рабовладельческих обществ» // За большевистскую книгу. 1937. № 23–24. С. 17–18. Рассуждая об «объеме рабовладельческой формации», Никольский признает, что есть разные точки зрения, но не утверждает однозначно, что он признает древневосточные общества рабовладельческими. Эта неуступчивость, медленная переоценка – аргумент в пользу искренних поисков правильного ответа.
Ошибка «феодалов» (и моя), заключалась в том, что они мерили древневосточные общинные отношения меркой развитого западного феодализма, допуская при этом известные натяжки и распространительное толкование некоторых указаний источников. На самом деле «восточный общинный строй» не был феодальным в точном и полном смысле этого слова, как вследствие того, что в нем всегда сохранялось и временами значительно расширялось рабство, так и вследствие того, что на древнем Востоке и в большой части Востока последующих времен общинная форма собственности не переросла в феодальную форму собственности 78 .
78
Абрам Борисович Ранович: документы и материалы. С. 93. Ср.: Никольский Н. М. О построении истории древнего Востока // ВДИ. 1938. № 3. С. 317.
Следующим шагом было уже признание наличия рабовладельческой формации на Востоке, и шаг этот был сделан буквально в следующие годы – в 1937–1938 гг. На мой взгляд, это свидетельствует о внешнем давлении, причем его не нужно понимать в смысле буквального совета от коллег или начальства, просто следует учитывать, что в эти годы люди из учреждений действительно исчезали один за другим. Чистки были сильными и в научных и учебных заведениях Минска, и в Москве. Сейчас можно с достаточной уверенностью утверждать, что они были лишь косвенно связаны с профессиональной позицией ученых, тем более занимавшихся вопросами истории далеких столетий, а кроме того, логики в них было примерно столько же, сколько в охоте на ведьм, но тогда ни истинных масштабов, ни алгоритма действия репрессий не представлял никто. Поэтому каждый думал о том, что он может сделать для того, чтобы избежать опасности. Если смотреть на внешнюю сторону дела, то Никольскому, который в 1937 г. станет директором Института истории АН БССР, ничего не грозило, но, думается, он чувствовал, что и его в любой момент может коснуться неизвестно как разящий меч государственного террора 79 .
79
При этом, что важно, сохранилось достаточно свидетельств достойного личного поведения Никольского в годы террора и нет никаких данных о том, чтобы он поощрял доносы или интриги. На него самого доносов было много. См.: Малюгин О. И. Николай Михайлович Никольский: организатор исторической науки в Беларуси. С. 103, 107; Никольская Р. Воспоминания. С. 168.
Казалось бы, это отступление уже нельзя было признать тактическим, но Никольский и здесь не готов был смириться. Следует помнить, что при издании его работ многие из его заявлений смягчались или изымались вовсе, особенно те части, которые касались теоретических положений, – об этом отчасти свидетельствует большая неопубликованная рецензия Никольского на очередную переработанную версию «Истории древнего Востока» Струве (которая в итоге выйдет в 1941 г. в качестве университетского учебника) 80 , где он не стесняется обвинять своего оппонента в тиражировании антимарксистских тезисов 81 или прямо называет всю его концепцию путаной и антимарксистской 82 .
80
Скорее всего, это тот отзыв, над которым Никольский работал в 1937 г. (Абрам Борисович Ранович: документы и материалы. С. 116, 119). Отзыв был обнаружен О. И. Малюгиным в архиве «Вестника древней истории» и ныне выложен в открытый доступ на сайте Белорусского университета: Никольский Н. М. Рецензия на рукопись учебника истории древнего Востока для вузов под редакцией акад. В. В. Струве (1940) // Электронная библиотека БГУ. [2016]. URL:Листы машинописи имеют несколько нумераций, ссылки на нее я делаю сообразно порядку, в котором они отсканированы.
81
Никольский Н. М. Рецензия на рукопись учебника истории древнего Востока… Л. 8, 56.
82
Там же. Л. 11.
После 1937 г. Никольский находит другой ракурс атаки положений противника: да, Струве был прав, отвергнув феодализм на Древнем Востоке, но он совершенно ошибается, воспринимая рабовладение на Востоке как полный аналог античного рабовладения. Эта ошибка проистекает прежде всего из игнорирования им роли общины, которую Струве считает рано разложившейся, в то время как она была важнейшей составляющей всей древневосточной истории 83 . Данный тезис Никольского не только оказался удачным в плане критики слабых мест теории Струве (потому что он не был надуман, и здесь даже тот сравнительно редкий случай, когда обвинение в том, что Струве попросту пошел вслед за зарубежными учеными, оказывается справедливым), но и нашел ему достаточно союзников – и Ранович, и Авдиев были только рады указать Струве на необходимость корректировки его концепции.
83
Никольский Н. М. Община в древнем Двуречье // ВДИ. 1938. № 4. С. 72–73.