Другая машинистка
Шрифт:
Я неловко кивнула, собственное тело вдруг стало мне тесно. Я осознавала, что скукоженность эта – от нахлынувших угрызений совести; я читала в глазах Одалии: она знает, что это я подстроила их столкновение, это я дала Тедди адрес.
– А поскольку здесь нам поговорить негде, – продолжала Одалия, – не проводишь ли ты, Роуз, Тедди к нам в отель? Мне тут нужно закончить кое-какие дела, а потом я к вам присоединюсь и мы сядем и потолкуем.
Я не отказалась временно взять на себя роль хозяйки и пригласить Тедди к нам, но уверенность покинула меня. Едва моя измена раскрылась, я тут же о ней пожалела. Даже не знаю, на что я рассчитывала, вручая Тедди адрес подпольного бара. На что бы ни рассчитывала – оказалось, у меня кишка тонка.
Одалия раскрыла серебряный портсигар,
– Значит, Роуз проводит меня к вам в отель и там мы подробнее поговорим о… о Ньюпорте, – сказал Тедди, поднося ей огонек. Полувопрос, полуутверждение.
– Наверняка у нас найдется о чем поговорить, – ответила Одалия. – Ступайте, а я следом.
Она похлопала его по руке, подмигнула и растворилась в толпе танцоров. Та жадно ее поглотила.
Тедди вполне устроило предложение подождать Одалию в ее апартаментах. Он галантно подставил мне локоть, и мы вместе направились к задней двери.
Путешествие в отель ничем не было замечательно. Обоих нас сковывало напряжение, почти всю дорогу мы молчали. Дважды – один раз в такси, один раз в клетке лифта, отщелкивавшего этажи, – Тедди резко втягивал воздух, словно готовясь заговорить, но оба раза передумывал. Лишь когда мы добрались до апартаментов и просидели там уже несколько минут, я прервала молчание, спросив, не хочет ли он выпить. Вообще-то я не имела такой привычки – в смысле, предлагать гостям спиртные напитки, – но так поступила бы Одалия, да и у меня подле нее завелись кое-какие новые ухватки. Я не ожидала, что Тедди – еще недавно, несомненно, честный бойскаут – проявит интерес, но, к моему удивлению, он не отказался. Думаю, в обычных обстоятельствах он бы пить не стал, он, похоже, был из тех, кто склонен проповедовать добродетель «трезвого ума». Но в тот вечер молодой человек, пожалуй, оказался в сложных обстоятельствах: рядом с Одалией ему становилось не по себе. И я принялась перелистывать книгу рецептов, которую Одалия держала у бара, – «Как смешивать коктейли: азбука Гарри». [19] Соображала, как соорудить популярный напиток «сайдкар».
19
Гарри Маклхоун, бармен, управляющий, а с 1923 г. владелец знаменитого парижского бара «Нью-Йорк», который в итоге стал зваться его именем, несколько раз переиздавал и пополнял свою книгу Harry's ABC of Mixing Cocktails. Сохранилось букинистическое издание без даты, но самый поздний рецепт в нем 1924 г.; вероятно, именно этой книгой воспользовалась Роуз.
Я чувствовала на себе взгляд Тедди, с искренним интересом он следил, как я достаю с полки бутылку куантро и по-любительски точно наливаю его в мерный стаканчик. Не знаю, получился ли у меня правильный «сайдкар», но я встряхнула эту смесь со льдом и разлила по двум бокалам для мартини. Не прошло и двадцати минут, как я повторила процесс. От таких трудов на лбу выступил пот, волосы местами прилипли к коже и хотелось почесаться.
– Ночь ясная. Одалия, наверное, задержится. Посидим на балконе, на свежем воздухе? – предложила я.
Глаза у Тедди расширились, он метнул на меня испуганный взгляд. Я сообразила, что приглашение двусмысленно: такие приемы рекомендуются для соблазнения возлюбленного. Краска залила мне щеки. Но Тедди откашлялся, пожал плечами, и, прихватив с собой стаканы, мы выбрались на балкон, где всего несколько часов назад я стояла, созерцая луну, что плыла по небу в пророческом кровавом ореоле.
Ночной ветерок развеял следы душной жары, какая случается и в дни ранней осени. Ночь наступила упоительная, иначе выразиться не могу. Воздух прогретый, с легчайшей примесью прохлады, когда поднимался ветер. Из парка доносился острый запах влажных листьев, серебряный лунный свет был так ярок, что наши тени встали у нас за спиной четкими очертаниями, словно мы пригласили к нам кого-то третью, кого-то четвертого.
– Она прямо-таки сфинкс, да? – риторически спросил он, оторвавшись наконец от алкоголя ради глотка воздуха.
– Что конкретно вы хотите у нее выпытать, Тедди?
Он беспокойно оглядел балкон, пожал плечами:
– Наверное, правду.
– А если правда окажется ужасной?
Долго-долго он присматривался ко мне.
– Насколько ужасной?
Теперь я пожала плечами:
– Вообразите самое страшное, что только можете вообразить.
Вновь глаза его расширились в испуге.
– Вам что-то известно? – спросил он. Спросил жадно, однако страх я тоже расслышала.
Я торопливо покачала головой.
– Нет-нет. Я ничего не знаю, – сказала я. – Но не задумывались ли вы иногда… Бывают ведь такие вещи, о которых лучше не знать?
– Нет, – сказал он. – Я так не считаю.
Я всмотрелась в ярко-белое, подсвеченное луной лицо и поняла, что этот юноша не остановится, пока не вызнает все: в самом ли деле красавица, известная ему под именем Джиневры, стала Одалией, и была ли она некогда способна на отмщение – трагическое, неотвратимое и непоправимое. Теперь я различила сталь в его голубых глазах. Он пойдет до конца.
– Как бы вы поступили, – заговорила я, и пульс зашкаливал при одной мысли о вероятном ответе, – как бы поступили, если бы Одалия призналась… что совершила ужасное, пусть даже… пусть даже то был преходящий порыв… дурной, не спорю… но если она вовсе этого не хотела?
– Думаю, вы сами понимаете, Роуз, как я поступлю.
Я понимала. Он будет добиваться правосудия. Не тем способом, к которому я прибегла, чтобы разобраться с Эдгаром Виталли, – нет, Тедди еще не был готов к подобным сделкам, не переступил порог. В некотором смысле он был моим прежним «я»: отчаянно жаждал справедливости, но все еще (наивно, могла бы я предупредить) верил, будто существуют строгие правила, по которым следует эту справедливость осуществлять. Он обратится в полицию, и, если один участок откажется принять к рассмотрению жалобу, Тедди пойдет в другой, и в третий, и в четвертый, упорно, терпеливо, пока не отыщет следователя, которому хватит цепкости защемить-таки наручниками запястья Одалии. И это было бы правильно. В этом самая суть справедливости. И все же ладони у меня взмокли, горькое сожаление впилось когтями в душу: я предала задушевную свою подругу, единственного человека, кто меня поддерживал.
И в этот миг с вкрадчивой кошачьей грацией на балкон скользнула еще одна фигура. Я мимолетно спросила себя, долго ли Одалия простояла у французского окна, много ли успела подслушать.
– Великолепная ночь, – сказала она.
Голос с шершавой хрипотцой, в руках – зеркальный поднос, на подносе три бокала. Пока она раздавала их нам, я пыталась сообразить, как Одалия угадала тоже приготовить «сайдкар». Потом припомнила, что оставила на стойке бара открытую книгу рецептов. Рука Тедди резко дернулась, на что-то указывая; я проследила за стрелой его пальца и поняла, что он тычет в наши запястья – Одалии, затем мое. Я потрясенно сообразила, что совсем забыла про браслеты, бриллиантово замерцавшие под ярким светом луны.
– О! – только и сумел выдавить Тедди. – О… О!
Я почувствовала, как сжимается и переворачивается желудок, и поняла, что вновь схожу с ума от ужаса, – я знала, что поставлено теперь на карту, знала, что ужас мой – это страх потерять Одалию. Она же и глазом не моргнула. Будто не расслышав смятенных восклицаний Тедди, она лениво потянулась, наслаждаясь теплым ночным воздухом, и зевнула – чуть-чуть, как приличествует леди.
– Знаете, чего бы мне хотелось? Я бы осталась тут, покурила бы. – Зубы ее призрачно фосфоресцировали в серебристом лунном свете – Одалия преспокойно улыбалась. Щелкнула замком сумочки, притворилась, будто ищет. – Ой! Ни одной не осталось. Роуз, лапочка! Ты не могла бы сбегать в киоск прикупить?