Другая музыка нужна
Шрифт:
А сегодня Мартон вылез из постели, что-то напевая. И покуда, голый по пояс, мылся под краном, неожиданно пришел к решению. Оно казалось таким же простым, как вода, что льется из крана.
Он снимает меблированную комнату и женится! Разыщет Илонку и попросит стать его женой! Ему восемнадцать лет, и он уже может жениться. И начнется великолепная жизнь!
От сочинения музыки пока откажется, будет писать стихи. Отдаст их в антивоенный журнал. Их опубликуют. Ну и гонорар какой-нибудь дадут. Купит бумагу. Напишет роман. Тема уже есть. Главный герой — скульптор. Его никак не желают признать. Тогда он лепит
Короче говоря, Мартон по всем правилам сошел с ума.
Он снова залез в постель. До обеда спал и мечтал. Потом встал, пообедал и ушел.
Из табачного ларька позвонил на работу и сказал, изменив голос, что Мартон Фицек заболел. На работе поверили и попросили даже передать, чтобы Мартон не приходил, пока совсем не поправится, В тот год свирепствовала испанка.
2
«Я свободен!» — звенело в нем, пока он шел по улице и разглядывал вывешенные на домах объявления: «Сдается меблированная комната». В одном объявлении сообщалось, что «в порядочной семье», в другом — что «порядочному молодому человеку».
Сперва Мартон направился в Ференцварош. Туда влекли его, очевидно, красивые названия улиц: Лилейная, Павлинья, Левкойная, Сиреневая. Дома здесь почти все были двухэтажные, и Мартону не приходилось даже подымать головы: он все равно видел небо. И вдруг он запел шубертовскую песню: «Весенние облака на небе».
Зашел в парадное. Поднялся на второй этаж. В седьмую квартиру. Звонка не было. Мартон постучался, В дверях появилась старуха.
— Я хотел бы посмотреть комнату, — сказал Мартон.
— А для кого?
— Для меня.
— Для вас? — недоверчиво спросила старуха.
— Да, для меня. А что?
Старуха поколебалась еще секунду, потом, ни слова не говоря, захлопнула дверь. Щелкнул замок.
«Это еще что такое? — удивился Мартон. — Наверное, не любит молодых. Пошли дальше».
Левкойная улица. Дверь отворил мужчина. Показал комнату. Кровать, шкаф, небольшой письменный стол.
— Подходит, — сказал Мартон. — А какая цена?
— Двести пятьдесят крон…
— На сколько времени?
— Как на сколько? На месяц.
— Ну да, я так и подумал… — пробормотал Мартон. — Хорошо, завтра зайду.
На Павлиньей улице нашел комнату с двумя кроватями. Цена — триста крон. Хозяйка, довольно молодая женщина, улыбнулась Мартону.
— Если подойдет, со временем уступлю. Дешевле отдам.
— Очень даже подходит.
— Но женщин приводить нельзя.
— Женщин?.. Да что вы!.. Я ведь женюсь.
— Вы?
— Я.
— Женатым не сдаю.
— Что ж, очень жаль…
— Мне тоже.
Мартон разговаривал так, будто у него и деньги есть, чтобы снять комнату, и будто он уже назначил день свадьбы.
Он
Но сегодня ему не хотелось решать загадок.
И он осматривал все новые и новые меблированные комнаты, хотя, в сущности, все они были на один лад. Долго вел переговоры, поглядывал иногда на кровать и воображал себе будущее с восторгом и болью. Ведь каким-то краешком души — пусть даже она и вынуждена молчать! — он чувствовал, что все это мечта.
Одна комната понравилась, потому что напротив не было дома и из окон было видно далеко-далеко: «Как прекрасно!»; другая — потому что напротив стоял четырехэтажный дом и алые лучи заходящего солнца, отражаясь от его окон, падали прямо на Мартона: «Это я опишу в романе»; третья — потому что из окна был виден Дунай, а за ним, наверху, Цитадель.
— Очень подходит.
— Тогда соблаговолите оставить аванс.
— Завтра.
Он так погрузился то в мечтательные, то в жаркие, то вовсе в пламенные картины будущего, что до его сознания не дошли даже крики газетчиков: «Всеобщая забастовка!» И где уж было заметить ему, что с самого утра за ним по пятам шагает сыщик и записывает номера домов, в которые он заходит.
3
Напоследок Мартон пошел по проспекту Хунгария. Заглянув в трехэтажный дом на углу проспекта Текели, где комнату сдавала чета слепцов.
Мартон устал и уже чувствовал: день подходит к концу — и мечтаниям тоже конец.
В комнате его пригласили сесть. Супруги робко улыбались.
Поначалу Мартон даже не заметил, что они слепые, — ни муж, ни жена не сказали об этом. Когда же Мартон догадался сам, то постарался ничем не показать этого.
Они долго беседовали.
Муж занимался настройкой роялей.
— Прожить трудно, — сказал он, — потому и сдаем комнату, а сами ютимся на кухне.
Жена, худенькая молодая женщина, была очень красива. Почти все время сидела, опустив глаза, и только когда подымала их, можно было заметить по неуверенности взгляда, что она слепая. Улыбаясь, тихо сказала — при этом легкий трепет пробежал у нее по лицу, — что они с удовольствием сдадут комнату Мартону, так как им понравился его голос, и он, наверное, порядочный молодой человек.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать, — ответил Мартон.
— И мне столько же, — робко улыбнулась тоненькая женщина. — А мужу — сорок три. — Она покраснела.
Глаза у нее раскрылись, и от этого лицо ее стало еще более беспомощным, а сама она еще более жалобно-привлекательной. Казалось, с ней можно говорить только очень тихо.
Уже совсем смеркалось. Комната, словно исполняясь сочувствия к своим жильцам, окуталась мглой.
— А… а…. как же вы изволите ходить… по адресам, где надо настраивать инструменты?