Другая музыка нужна
Шрифт:
— Я работаю только до обеда, пока еще светло, В доме у нас живет одна бедная женщина. Она и водит меня… Туда и обратно… — чуточку взволнованно произнес муж. — Она же и убирает и готовит нам обед. После обеда уходит домой, а ужин оставляет нам в кухонном шкафу.
Жена встала и легко, будто зрячая, подошла к выключателю.
— Я зажгу свет; уже, наверное, вечер.
— Да, — ответил Мартон.
— Нам ведь, сами понимаете, не нужно…
Мартон промолчал: говорить, что понимает, не хотелось.
— Плата за комнату — сто пятьдесят крон в месяц, —
Мартон не вытерпел дальше.
— Нет, не слишком высокая… И если кто-нибудь еще придет… сдайте, пожалуйста.
— Почему? — спросила жена, и судорога мелькнула по ее лицу. — Может быть, потому что…
Мартон воскликнул:
— Нет!.. Не думайте так обо мне… Я… я… просто не могу столько платить… Я мало зарабатываю…
— А мы сдадим и за сто двадцать крон, — сказал муж. — Нам уж очень ваш голос понравился… Сто двадцать… Ведь это же, правда, немного?
— Конечно, конечно. Другие двести пятьдесят просят… Но я-то ведь только адреса надписываю на конвертах, всего сто восемьдесят крон получаю в месяц, — признался Мартон.
Наступила тишина.
— Ну, тогда, конечно, — промолвил слепой мужчина.
— А если б вы нашли другую работу? — спросила молоденькая хозяйка.
— Какую? Где? — с отчаянием воскликнул Мартон. — Я, изволите ли знать, поэт, романист… — Настройщику роялей он не посмел сказать, что композитор. — Вернее, я еще никто… Я думаю… Не сердитесь на меня! — И он замолк.
Супруги не могли знать, конечно, какая у юноши беда, но почувствовали, что ему очень тяжело. Расспрашивать не стали и вздыхали только, да и то осторожно, чтобы не обидеть.
Так они сидели какое-то время в молчании. Потом Мартон попрощался. Хозяева проводили его в прихожую и, взяв за руки — один за правую, другая за левую, — долго не выпускали, знакомились с его руками. Наконец пожелали ему доброй ночи.
«Ах ты, полоумный! — со стоном сказал Мартон, выйдя на улицу. — Ну что ты все выдумываешь разную чепуху: меблированная комната, стихи, роман, женитьба! Признайся лучше, что потерпел поражение. Поражение… поражение во всем! Ничего не удалось тебе в жизни. Так зачем же обманывать себя? Думаешь, поможет, жизнь от этого изменится? Сам ты должен измениться, иначе я тебя убью!» — крикнул он себе, будто кому-то другому.
И пошел домой, словно протрезвев. Горько было на душе. Восемнадцатилетний юноша погрузился во тьму более кромешную, чем слепые в той квартире.
Дома Мартон застал лишь мать и сестренку Лизу. На вопрос, где он был, Мартон буркнул что-то невнятное. И только он уселся за стол, чтобы съесть остывший обед, как в кухню ввалился здоровенный мужчина.
— Я сыщик государственной полиции! Извольте следовать за мной!
Он шагнул прямо к юноше и сунул ему под нос бумажку. Мартон увидел написанное каллиграфическими буквами: «Иштван Фицек». Не будь Мартон таким одуревшим, он сразу признался бы, что он не Иштван, а Мартон.
Сыщик загнал Мартона в комнату, поставил в угол и, крикнув: «Стойте смирно!» — приступил к обыску. И тут только
Сыщик быстро покончил с обыском. Ничего не нашел.
— Пойдемте, — сказал он и отворил дверь.
Мартон обнял мать и шепнул ей на ухо:
— Скажите Пиште: пусть удирает! Это ведь за ним пришли, а не за мной. Поняли?..
Мать, хоть и была оглушена, поняла сына и кивнула головой. Счастливый Мартон поцеловал ее в лоб.
4
В приемной начальника сыскного отделения сыщик передал Мартона полицейскому, а сам зашел к начальнику и торжествующе доложил:
— Хожу за ним с обеда, все ноги отбил. Щенок успел обойти семнадцать домов и всех предупредить: вот адреса.
Сыщик положил на стол несколько бумажек. Начальник сыска взял бумаги и начал их читать.
— Роскошно! — пробормотал он. — Но как тебе пришло в голову ходить за ним? Это же блестящая идея!
— А вот как, — приступил к рассказу упоенный успехом сыщик. — Захожу я к ним в парадное, смотрю: дворник возится с проводкой. Мы с ним покалякали, я расспросил его обо всем. И вдруг дворник шепчет: «Вот он идет! Пошел куда-то! Видите?» — «Тсс! Ну-ка, тихо!..» — прикрикнул я на дворника. У меня ведь инстинкт, нюх: как у гончей. И подумал: «Что я теряю? Арестовать его всегда успею. Пойду-ка я лучше за ним, погляжу, куда и к кому ходит этот фрукт. И пожалуйста — результат налицо. Каждый раз, как он заходил в дом, я со двора следил, в какую он звонит квартиру. Извольте получить семнадцать адресов.
— Это в самом деле первый класс. Беда только, что он успел всех предупредить… Теперь, конечно, никаких прокламаций ни у кого не найдешь, да и многие поудирали, наверно…
— Об этом я и сам подумал, но что было делать? Арестую — адресов не узнаю. А так хоть адреса в руках. Остальное выжмем из мерзавца.
— Пришлите его. А сами ждите в приемной.
Мартон тем временем спрашивал у сидевшего против него полицейского:
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, зачем меня привели сюда?
Полицейский, как видно, не считал арестованных за людей, ибо не только не ответил, но даже не взглянул на юношу.
— Добрый вечер, — тепло и даже дружелюбно приветствовал Мартона начальник сыска. — Садитесь, сынок.
Мартон, изумленный этим тоном, сел. Наступила тишина. Начальник сыска пристально смотрел на него и ничего не спрашивал. Так прошло десять, пятнадцать все более мучительных минут. Наконец заговорил Мартон:
— Почему привели меня сюда?
— Это вам известно лучше, чем мне. — И начальник сыскного отделения укоризненно покачал головой. — Послушайте, молодой человек, ведь перед вами вся жизнь, не правда ли? Жизнь!.. А разве есть что-нибудь большее на свете? Признайтесь во всем чистосердечно — и будете на свободе… Облегчите себе участь… Что было, то быльем поросло… Мы вам сочувствуем… Мы тоже люди… Вы порвете с этими подонками общества.