Другая судьба
Шрифт:
– Да.
– Я-то думала, что комплимент заслуживает хоть маленького поцелуйчика.
– Вот.
– Такой маленький? Ты уже торгуешься?
– Вот.
– Так-то лучше. По двадцатибалльной шкале ставлю тебе… одиннадцать.
– И только? А этот?
– Мм… четырнадцать. Стоп! Не надо так спешить. Ты сможешь улучшить свой результат сегодня вечером. Что, говоришь, мы пойдем смотреть?
– «Летучую мышь».
– Здорово! Я видела ее всего двести шестнадцать раз.
– Но…
– Нет-нет, я довольна. По крайней мере, не придется слушать Вагнера. Или, хуже того, Брукнера.
– Гели, я тебе запрещаю…
– Да,
Поднявшись, они отправились вместе по магазинам. Гитлер испытывал настоящую мужскую гордость, показываясь на люди под ручку с Гели. Она непрерывно щебетала, веселая, дерзкая, задорная; когда она не говорила, то пела, ибо благодаря финансовому покровительству дяди бросила медицинский факультет, чтобы брать уроки вокала; когда же она не пела, то ела, лакомо и ненасытно. Для Гитлера Гели была ртом – ртом в непрестанном движении, ртом, который жадно заглатывал жизнь и не скупился на поцелуи дорогому дядечке.
Она была единственной, кому он позволял затмевать себя. Он брал ее с собой повсюду: на званые обеды, на собрания, в кафе – и не мешал болтать с гостями и становиться центром внимания.
Гели нравилась мужчинам. Для Гитлера это был бальзам на сердце. Его грели эротические токи, возникавшие там, где она появлялась, похотливые взгляды, нервное напряжение тел, черный огонь в глазах. Гитлер чувствовал себя как никогда мужчиной в эти минуты, почти так же, как выступая перед толпой и доводя ее, поначалу пассивную, до исступления. Не раз он испытывал блаженный трепет, выпроваживая молодых красавцев, просивших у него разрешения пригласить Гели на прогулку или в театр. Особенно сладостным было мгновение, когда юные самцы понимали, что Гели принадлежит ему, Гитлеру; это растерянное движение ресниц давало ему столько же удовлетворения, сколько мог бы дать оргазм. Ему так нравились эти петушиные бои, что он даже не сознавал, почему Гели воспламеняет столько сердец, а между тем она вела себя как заправская соблазнительница. Гели смотрела на любого мужчину так, будто он красив, силен и готов сжать ее в объятиях, а в следующую секунду она бросала ему насмешливую или дерзкую реплику; результатом этой смеси жара и холода было повышение температуры, заставлявшее кавалера попытать счастья.
Поначалу Гели нравилась эта жизнь с дядей, большим человеком, политической звездой, хорошо обеспеченным и щедрым к ней, однако года через два она начала чувствовать себя птичкой в клетке. Несколько раз она предлагала Гитлеру обручить ее с тем или иным претендентом. Он всегда находил предлог для отказа. Уволив своего шофера Эмиля, на которого Гели имела виды, он и дальше устранял, одного за другим, молодых людей, в которых она влюблялась. Поначалу она внимала его доводам; теперь даже слушать перестала, зная, что он всегда что-нибудь придумает.
– Но в конце концов, дядя Альф, ты что же, думаешь, что ни один мужчина меня не достоин?
– Ни один.
– Значит, я так хороша?
– Ты моя маленькая принцесса.
Девушке это, конечно, льстило, но ей было двадцать три года, она скучала и томилась по мужским объятиям.
Отчаявшись
Йохен был скрипачом из Вены, с волосами такими же длинными, как струны его скрипки. Она познакомилась с ним у своего учителя. Поскольку он принадлежал к миру музыки и не был вхож в круг ее дяди, она решила видеться с ним тайком. Каждый день Гели и Йохен проводили по два часа в постели.
Давалось это нелегко, Гели постоянно боялась быть узнанной или, хуже того, забеременеть. Но изобретательный и опытный Йохен умел сделать ее счастливой, не подвергая риску.
– Скажи, дядечка, ты не думаешь, что мне надо продолжить занятия вокалом в Вене?
Лицо Гитлера стало землисто-серым.
– Что за вздор! Кто сказал, что венская школа лучше немецкой?
– Но все-таки…
– Вагнер немец или австриец?
– Если бы я могла спеть Изольду, я бы с тобой согласилась. Но притом что мой голос скорее легкий, мне…
– У тебя не только голос легкий. У тебя в голове легкомыслие!
Гели испуганно осеклась, чувствуя приближение грозы. Слишком поздно. Гитлер сорвался на крик:
– Я из кожи вон лезу, чтобы позволить тебе делать все, что ты хочешь, и так-то ты меня благодаришь? Хочешь уехать в Вену! И я буду иметь честь видеть фройляйн раз в год, когда она прославится? Неблагодарная семейка! Все вы одинаковы, грязное венское отродье! Первая твоя мать, она…
Гели не хотела его слушать, она опустила глаза и втянула голову в плечи, ожидая, когда пройдет гнев. Она знала, что истерика Гитлера может затянуться на добрый час. Она думала о Йохене, о его коже, такой нежной, особенно на руках, с внутренней стороны, там, где вены напоминают о том, как хрупка жизнь, и это помогало ей отвлечься от крика.
У Йохена закончился контракт в Мюнхене, и ему пришлось уехать в Вену. Прощание было душераздирающим, хоть и кратким, – Гели удалось ускользнуть из-под надзора дяди всего на час. Она взяла с него слово не писать ей – дядя просматривал ее почту – и пообещала присылать каждый день по письму.
Обещание она сдержала. И в результате окончательно влюбилась. Как не потерять голову от мужчины, который подарил вам наслаждение и не может отвечать на ваши признания, с каждым днем все более пламенные? Разлука вконец измотала нервы Гели.
Она была так несчастна, что решила во что бы то ни стало поехать в Вену.
В тот день, купив за дядин счет костюм и два платья, дома, в его большой квартире, она решилась завести разговор о поездке.
– Ты меня слишком балуешь, дядя Альф, я никогда не смогу тебя отблагодарить.
Гитлер приосанился.
– Думаю, я не заслужила такого дяди. В конце концов, что я такое? Я молода, ничего не знаю, не понимаю в политике и только надрываю горло, чтобы порадовать своего дядю, большого меломана.
– У тебя очень красивый голос, Гели.
– Да. Но он не поставлен.
– Надо работать.
– Да, но вот уже три года я хожу по всем мюнхенским профессорам, а он все еще не поставлен.
– Немного терпения.
– Мне говорили, что есть один потрясающий профессор в Вене.
Гитлер напрягся и посмотрел на нее недобрым взглядом.
– Нет, дядя Альф, я не говорю, что собираюсь жить в Вене, я только хочу, чтобы он меня послушал и сказал, стоит мне ставить голос или это пустой номер. Всего на несколько дней.