Другая жизнь
Шрифт:
Папа, ты даже не представляешь, сколько раз я слышала, что разговариваю в точности как он. Ничего себе комплимент! Он похож на дебила.
– Могло быть и хуже.
Джексон подул на кусок колбаски и мысленно извинился. Разумеется, слова о том, что она очень умная, – полная чушь. Она рисовалась перед ним, говоря о том, какой умной ей надо быть, чтобы понять, что в глобальном смысле она не такая уж и умная.
– Я получаю лучшие оценки, чем заслуживаю. Пишу я отвратительно. Печатать не умею. Но ни у кого из учителей не хватает смелости меня завалить. Такое впечатление, что они боятся быть арестованными за это. Все это похоже на дискриминацию.
Поскольку ее сочинения всегда несли в себе какой-то тайный смысл, порой несколько комический,
– Твои работы короткие, но куда более оригинальные, чем у твоих одноклассников, уж в этом можешь мне поверить.
– Возможно, – кивнула Флика. – Но этим тормознутым все равно. Они будут охать и ахать, если я смогу открыть пачку с хлопьями. Меня все боятся. Всех уже предупредили, что я могу «расстроиться». Знаешь, так говорит мама, спокойно, ласково, когда хочет меня связать. Если в школе когда-то увидят мой приступ, они испытают ужас. Как в «Сумеречной зоне», когда маленький мальчик превращал всех, кто с ним спорил, в «Джека из коробочки»* или отправлял на кукурузное поле. Поэтому никто не велит мне замолчать и не накажет за невыполненное задание. – Флика смяла лист и бросила шарик в мусорную корзину.
Она промахнулась.
* «Джек из коробки» – популярная детская игрушка; коробка с фигуркой, выскакивающей, когда открывается крышка.
– Вот баскетболиста из тебя бы не вышло, – усмехнулся Джексон, поднимая бумажный мячик с пола.
Ему казалось, что листок надо разгладить и положить на стол, но какой в этом смысл? Он выбросил его. Дочь была права, права во всем; она уже великолепно знала разложение на множители переменных величин, с которыми будет иметь дело в жизни. Он обязан настоять на своем и убедить ее, что ей, как и другим детям, необходимо обладать хотя бы элементарными знаниями. Он всегда делал Флике замечание, чтобы она не употребляла плохие слова, но был не настолько придирчив, как большинство родителей, и она могла позволить себе выражаться так, как и отец.
Однако разрешить Флике не делать уроки и материться в присутствии отца косвенно означало бы позволить и в дальнейшем переходить допустимые границы. Он любил ее, но порой она была несносна. Он любил и тот факт, что она была несносна, что давало ей право вести себя еще более несносно.
Тем не менее Джексон верил в силу образования, потому как сам пренебрегал этим, когда учился. Он презирал учителей, был уверен, что знает больше их, и лишь спустя годы пришел к выводу, что они все же смогли его кое-чему научить, когда он был еще совсем молод, чтобы оценить необходимость образования. В зрелом возрасте он старался заучивать все услышанное и прочитанное, но чувствовал, как ему не хватает знания самых азов; он не мог упорядочить полученную информацию, разложить по полочкам, у него получалось лишь сбросить все кучей в одно большое хранилище в голове. Все факты, найденные им в Сети, казалось кощунственным подвергать сомнению, Интернет был своего рода Библией: ты найдешь железные доказательства всему, чему пожелаешь, если хорошенько поищешь. Поступать в колледж казалось пустой тратой времени, когда «Нак» был завален заказами, да и у Шепа не имелось диплома, так ведь? Университетское образование – это уж совсем ерунда. Интуиция подсказывала, что если он и решит получить высшее образование, то только лично сможет убедиться, что это полная ерунда.
Единственное, что его по-настоящему беспокоило, – это слова. В тридцать с небольшим Джексон разработал целую систему пополнения словарного запаса, вызывая немало насмешек среди работников «Нака», поскольку считал словосочетание «счастливый домовладелец» оксюмороном: «Окси… что, профессор; наши клиенты тупые, пустоголовые болваны». (Времена изменились, пришли новые рабочие, он даже немного скучал по колким шуткам в свой адрес. Введение санкций против нелегальных эмигрантов из Гондураса не соответствовало нормам.) Но заучивание слов в зрелом возрасте разительно отличалось от восприятия
– Папочка, мне стало плохо в лаборатории, пришлось уйти раньше! – Хитер влетела в кухню и направилась прямиком к холодильнику за стаканчиком «Дав».
За последние несколько месяцев Хитер поправилась еще фунтов на пять. Черт, ничего не поделаешь. Только дай им свободный доступ в кладовку, и они начинают набирать вес. Стараешься следить за питанием, они становятся нервными, едят тайком и тоже поправляются. Может, им с Кэрол стоит радоваться тому, что Хитер не соревнуется со старшей сестрой, кто из них тоньше, иначе она могла бы умереть от дистрофии.
– Но сейчас с тобой все нормально? – поинтересовался Джексон.
– Не совсем. – Хитер немного умерила свой пыл, но лицо ее при этом приобрело жалостливое выражение. – Голова до сих пор кружится.
– Если ты неважно себя чувствуешь, может, не стоит есть мороженое?
– У меня, скорее всего, понизился уровень сахара в крови. Кимберли постоянно ест сладкое, иначе она падает в обморок. Папочка? – Хитер забралась к нему на колени. Когда ее внушительная попка коснулась определенной части тела, его пронзила такая боль, что слезы едва не хлынули из глаз. Он попытался осторожно подвинуть дочь. – У меня проблемы с концентрацией внимания на уроках, я очень беспокоюсь. Может, мне увеличить дозу кортомалофрина?
Господи, она уже не первый месяц ищет причину плохой успеваемости. Правда в том, что Хитер не обладает задатками яркой личности, как ее сестра, возможно, уровень ее IQ весьма средний, что и создает проблемы в классе.
Странно, если ты немой, то это считается твоей проблемой, а если у тебя синдром дефицита внимания, то это уже медицинский диагноз. В случае неспособности ребенка к обучению он не получает никаких привилегий, как, например, дополнительное время на контрольных работах, и глупые и умные должны сдать работы до того, как прозвенит звонок. Черт, неспособные дети все же должны получать дополнительное время, поскольку им требуется принимать лекарства, чтобы успевать по всем предметам.
– Возможно, – ответил Джексон. – Но тебе не кажется, что стоит просто уделять учебе больше внимания?
– Не поняла.
– Концентрация внимания – это не процесс в организме. Это то, что ты регулируешь самостоятельно. Заставляешь себя делать. Как ты сама можешь заставить себя, например, не ерзать.
– Как?
Джексон задергал коленом, на котором сидела дочь, и Хитер заохала «ух-хух-ух-хух-ух-хух» и засмеялась.
– Не ерзай!
– А я ерзаю! И как ты говоришь, не могу остановиться! – Он тряс коленями до тех пор, пока ей это окончательно не надоело, и она не встала. – Видишь? Ты можешь сделать то же самое с вниманием. Учитель обсуждает с классом прочитанное, а ты сидишь и думаешь о мороженом и мечтаешь скорее его съесть. А ты попробуй забыть о еде и переключить внимание на то, что говорит учитель.
– Все не так просто. Я уверена, мне необходимо принимать больше кортомалофрина. – Хитер вновь опустилась отцу на колени и закрутила головой. – Фу, чем это так воняет! – воскликнула она и встала.
Флике повезло, что у нее нарушено обоняние.
– Послушайте меня обе, – сказал Джексон, доставая из кармана пиджака несколько сложенных листков. – Не хотите поиграть?
– Мы не сможем играть, – ответила Хитер. – В кухне нет компьютера.
– Для этой игры компьютер не нужен. Это интеллектуальная игра. Один мой друг прислал мне по почте школьный тест 1895 года. Представляете, как давно это было?