Друзья и враги Анатолия Русакова
Шрифт:
— Сынок, мне не терпится услышать о твоем выступлении поподробнее.
— Это я могу. Наизусть. До меня многие выступали и обо мне не говорили, а Жевержеева сказала.
— Та самая?
— Ага, та самая… Сухарь, синий чулок, начетчица — вредный тип, а защищала меня Катя Осокорева. Она обследовала по заданию райкома школу сто три, где учится Мечик и другие. Обе больше говорили о пионерской работе. Посмотреть на Катю — невидная такая, невысокая, худенькая, а дралась за меня сильно!
«Пионервожатая Зина Жевержеева, — сказала Катя Осокорева, — стоит за стопроцентную опеку над школьниками, она подавляет инициативу ребят. Когда мы спросили одного
— Какая дикость!
— Конечно, в зале начался смех.
«А мне не смешно, — сказала Катя. — Конечно, надо, говорит, пестовать детей, но этот цветок жизни привык к тому, чтобы ему первое место и первый кусок за столом, а не тому, кто это г кусок зарабатывает. На крик „дай“ он не знает отказа. Он привык брать, но ничего не давать. Никаких обязанностей. Вот он и хочет, чтобы это иждивенчество тянулось всю жизнь». Правильно сказала?
«Мы создаем культ ребенка. Мы ставим его выше взрослых, до которых он еще должен дотянуться, вырасти. Мы даем ему право предъявлять к нам неограниченные требования, а с него самого ничего не требуем. Это все результат того, что мы полностью лишаем школьников самостоятельности, даже мешаем самостоятельно мыслить. Посылают ребенка в булочную и обязательно каждый раз полчаса объясняют, где переходить, как, что спросить, что отвечать. А собрания? На каждом собрании комсомольцев, говорит, в президиуме сидят директор, воспитатель и, конечно, пионервожатая Жевержеева».
«Но так поставлено в лучших школах!» — закричала с места Жевержеева.
«Нет, в лучших школах иначе. Вот, говорит, и перенимайте их опыт. Попробуй поговори начистоту о школьных делах, если воспитательница сама пишет для выступающих доклады или редактирует их по-своему».
А потом здорово так:
«Кого, говорит, мы будем обманывать? Как в сто третьей школе принимают в комсомол? Формально! Подростки сразу улавливают фальшь, а где полуправда, там — ложь. Ложь рождает цинизм, лицемерие, ханжество, неверие в высокие идеалы.
Ведь это же, говорит, в школе у Жевержеевой был случай, когда на выборах комсомольского комитета школьники сговорились заранее и избрали ребят-троечников, а объяснили так: «От наших заседаний и совещаний толку чуть, а времени на это тратится много, тратится за счет подготовки уроков, вот и пусть троечники заправляют, им в институт не поступать, пусть они и тратят время». Ведь это же ужасно?
Казенщина, бюрократизм и формализм, вот что губит живое содержание, особенно в седьмом и восьмом классах сто третьей школы. Правда, там два старших класса хорошие. У школьников масса своих спорных вопросов, и на перемене они обсуждают их горячо, перебивая друг друга. Они обсуждают их на улице, идя домой, даже в подъезде парадного или во дворе.
Я, говорит, шла с ними и слушала. Одни шли домой, а другие, у которых родители работают и дома никого нет, отправлялись болтаться по улицам и дворам. Там же убивают время великовозрастные бездельники, всякие стиляги и еще кое-кто похуже. И для нас, говорит, комсомольцев, для нашего комсомольского влияния, нет злейших врагов, чем эти «опекуны». Они-то и учат ребят всему плохому. Они щеголяют цинизмом и неверием в высокие идеалы, кичатся практицизмом, высмеивают революционные традиции. Все, чем мы гордимся, они отрицают, смешивают с грязью».
«Панику разводит! — закричала тогда Жевержеева. — У нас было единственное чрезвычайное происшествие — это случай с
Сергей призвал ее к порядку.
Я жалею, что не подал реплику. Какой же Мечик трудновоспитуемый? И почему Жевержеева не говорит о Бобе Троицком, Пашке Лопухове, о Димке Кошелеве, они ведь тоже из сто третьей? Почему она о них молчит?
«Что влекло тимуровцев? Что побуждало их совершать благородные поступки?» — спросила Катя.
«Пробудившееся коллективное сознание», — опять подсказала Жевержеева и снова получила замечание.
А Катя правильно сказала:
«Романтика, тайна! Вы, говорит, Жевержеева, не понимаете, что значит для ребят тайна. Ведь условно можно считать, что весь процесс обучения — это раскрытие тайны: тайны планеты, тайны жизни, тайны вещества, тайны происхождения человека и животных, тайны атома, тайны Марса… Это путешествие в глубь вещей и явлений. Почему, говорит, например, у вас в сто третьей ребята льнут к Мечику? Один из секретов — в тайне. Тайной и таинственностью можно увлечь детей для свершения и хорошего и плохого. Но что такое тимуровские команды вашей школы, если не скучное мероприятие? Работа пионерской организации должна быть романтична и не бояться таинственности».
Ну, а потом выступила Жевержеева.
«Если Осокорева, — сказала она, — критикует нас за то, что наши тимуровские команды собираются не на чердаке, а в зале и мы созываем их не с помощью кустарного тимуровского приспособления, а по телефону или объявляем об этом в классе, то, говорит, такая критика смешна в устах обследователя! Мы не. пустим пионерское и комсомольское движение на самотек. Иначе начнется русаковщина, как в случае с Мечиком!»
— Боже мой, она так и сказала «русаковщина»?! — всплеснула руками Ольга Петровна.
— Да, так и ляпнула, но Сергей сейчас же одернул ее. Он сказал: «Маленькая справка. Товарищ Жевержеева сказала „русаковщина“. Товарищ Жевержеева неправа». Она так и села.
— Ну, а ты, ты что сказал?
— «Оратор я, говорю, плохой. А скажу о том, о чем сердце болит. Я и вы, говорю, видели не раз, как куражится на улице, ругается какой-нибудь гнусный тип, окруженный любопытными ребятишками, а мимо него, делая вид, что ничего не замечают, проходят здоровенные парни. Отчего это? Ведь хулиганов ничтожно мало, а нас, комсомольцев, много, мы сила. Воры — трусы, они действуют запугиванием, но против коллектива совершенно бессильны. Так почему же комсомольский коллектив только в школе, а на дворе его нет? Надо давать отпор. Лезет вор в сумочку, это видят честные граждане и молчат. И этим поощряют жуликов. Не встречая отпора, они наглеют. Лезет стиляга в душу парнишке, а мы проходим мимо.
Существуют, говорю, случайные воришки. Этих не трудно исправить. Есть и другие — их мало, но они в сто раз опаснее: рецидивисты, воры, бандиты и те, кто с ними. Банда и шайка держат их прежде всего на страхе боязни расправы со стороны своих и пополняются за счет тех, кого им удается соблазнить всякими посулами. Вот почему, говорю, нам надо не допускать, чтобы ребят развращали, завлекали, следить за тем, чтобы они не болтались на улице, найти им интересное занятие. Кроме того, надо разгромить шайки, выловить рецидивистов, хотя это и нелегко. Нужны новые законы, старые, говорю, нам не помогают, а мешают».