"Дти времени" и другие рассказы из жизни рабочих
Шрифт:
— Так захватить все, г. Рогулин, — обратился к нему Аверьянов, закуривая папироску.
Это относилось к чанной посуд, которую они приносили каждый раз из спальни.
— Слушаюсь, Ваше Превосходительство! — улыбаясь, отвтил Рогулин, наливая себ еще стакан чаю.
Аверьянов затянулся папиросой, выпустил большой клуб дыма, из котораго выдлилось маленькое колечко. Он, слдя за его полетом, не спша, подыскивал мткое выраженіе или пословицу, и найдя проговорил:
— Пусть мясники гордятся этими чинами, а мы уж проживем рабами.
— Какіе мясники? — спросил Рогулин, и в его глазах забгали веселые огоньки его заразительнаго емха. Он знал, что Аверьянов мог порой
— Да т, которые учатся людей убивать, которым и принадлежит в больпшнств случаев эти чины и титулы, — отвтил Аверьянов.
— Так значит, они есть. Их Мясное Превосходительство! — воскликнул Рогулин. Его глаза закрылись, лицо уморительно сморщилось от смха, блюдце выскользнуло из рук, чай разлился по столу, а сам он повалился на стол от смха, говоря прерывающимся голосом:
— Уморушки!.. Их Мясное Превосходительство!.. Ох!.. Умру!.. Уморил… Вот бы, вот бы им. — опять принимая сидячее положеніе, пробовал он говорить, положительно задыхаясь от смха. Он уже вообразил разныя комическія и смшныя сцены и никак не мог успокоиться.
Аверьянов усмхнулся, посмотрл на него снисходительно, как на школьника и повторил:
— Так ты захвати все, — и вышел из кухни.
— Захвачу, — проговорил ему вслд Рогулин. Аверьянов пошел в спальню. Он помщался в
нижнем этаж. Спальня представляла из себя род солдатской казармы: три ряда сплошных нар тянулись во всю длину помщенія. Нары были двойныя, раздленныя посредин двумя сколоченными досками, врод конька деревенской крыши. То было изголовье. на котором лежали кое-гд подушки, засаленный и ласнящіяся от грязи, гд просто мшки, наполненные разным хламом, на иных же лежали прямо кучи тряпья. Спали они головами вмст, получалось два ряда голов, а ногами к проходам, Под окнами стояли разные ящики, на подобіе столов, с крышками, оторванными от тх-же ящиков и прибитыми к какому-либо обрубку дерева. Такая же мебель была и для сиднья: обрубки дерева, ящики и самодльные козелки на подобіе скамеек.
На столах (если их можно назвать столами) видны были слды прежних употребленій пищи. Щели этих столов обильно были наполнены жирной грязью, в которой невозмутимо проживало царство блых червячков, в изобиліи получая пищу в вид крошек хлба и разливаемых жидкостей. Но они были вжливы, или же боялись дневного свта, и только изрдка показывались на поверхность, да и не было нужды. Случалось, кто либо не преднамренно между разговором ковырнул спичкой в такой щели, то поднималась отвратитеьная вонь и показывались щелинные обитатели, а ему замчали:
— Ну, что ты длаешь? Перестань!..
И он переставал. Щелинное царство успокаивалось, входя в обычную колею.
Теперь за этими столами сидли группами рабочіе, пришедшіе от обдни, и пили чай, угощаясь разной сндью; другіе же, которые не ходили в церковь. уже отпили и играли гд в карты, в фильку, гд в шашки, а остальные сидли или стояли группами, разговаривая на разныя темы.
Аверьянов, войдя в спальню, не спша шел по проходу, порой останавливаясь около той или другой группы, затм, не найдя ничего для себя интересного, пошел к своему мсту спанья, выдвинул из под наю черный дорожный саквояж, открыл его. Саквояж был полон книг и брошюрок, Он стал перебирать книги, порой задумываясь над заглавіем или любуясь им, перелистывал страницу, другую, пробгал глазами, закрывал, клал и брал другую. Вот знакомый Некрасов Аверьянов посмотрл на факсимилэ, на фотографію понта, перевернул нсколько листов, прпсл на корточки около саквояжа, и незамтно углубился в чтеніе. Прочитав несколько листов, он тряхнул головой, точно соглашаясь с чм-то. Потом, закрыв
— Семен Матвич, дайте почитать еще какую-нибудь кннжечку!
— Да у меня, кажется, ничего нт подходящаго-то для тебя. А ту ты прочитал? — б свою очередь спросил ііверьянов.
— Ну, да, прочитал, — отвтил Яша.
— А понял ли что-нибудь?
— Все понял, — отвтил самоувренно Яшка.
— А ну, разскажи, как ты понял, — улыбаясь задал вопрос Аверьянов.
Он дал ему маленькій разсказ из деревенской жизни (Семенова). Там говорилось, как один деревенски парень, добрый, старательный и умный, но только бдный, полюбил одну двушку из зажиточной семьи другой деревни. Однажды он возвращался со свиданья со своей возлюбленной, и нашел в пол ц~ лую штуку ситцу. Он уже мечтал, как он подарит ее своей возлюбленной, и вдруг услыхал бшенную скачку и крик. Инстинктивно он спрятался за кочки в близ лежащем болот. Его все-таки увидли, схватили. То были крестьяне из его села. Ситец этот был украден ворами у сельскаго старосты. Одну штуку ситца воры по дорог потеряли. Спрашивают: гд был? Куда идешь? Он не хотл сказать, не хотл надлать стыда своей возлюбленной. Его связали, избили и отправили в волость судить.
Да тут и разсказывать-то нечего, проговорил Яшка, пропал бы человк ни за что, если бы не эта самая двушка не постыдилась и не сказала все как было. А все это надлал староста, потому-что был зол на него за то, что он ему перечил и стоял за мир. Как видно, богати-то больше несправедливы, нежели бдные, закончил Яшка.
— Врно, — подтвердил Аверьянов, — они несправедливы уже тм, что богаты, — добавил он, открывая снова саквояж.
Яшка, ободренный словом «врно», хотл продолжать разговор дальше.
— Почему? — спросил он.
— Да потому, что богатства то должны принадлежать всм, мы вс разом добываем и вырабатываем их, а не кучк людей, да еще ничего не длающей.
Яшка смотрл на Аверьянова немигающими глазами. Он в первый раз услышал такія слова, и не мог понять их.
Аверьянов нашел брошюрку «Донской Рчи», и, передавая ее Яшк, сказал:
— Прочти вот эту.
А видя, что он на него так смотрит, добавил:
— Не бросай читать, вырастешь, будешь знать. Он поставил саквояжь под нары, взял с нар
Некрасова и пошел по проходу к выходу.
Старики и богомолы искоса поглядывали на него. Они звали его, кто штундистом, кто соціалистом, а богомолы так просто безбожником, потому что он не ходил в церковь'. Они его ненавидлп, и все-таки слдили за каждым его дйствіем и поступком, а иногда даже хвалили, что он примрно себя ведет.
Выйдя во двор, он закурил папиросу, затянулся и посмотрл вокруг. Вид не важный. Кругом забор, напротив два больших фабричных зданій. Он поднял глаза вверх. Был ясный осенній день. Осеннее силнце низко над землей совершало свой путь. По голубому небу плыли рдкія блоснжныя облака с посеребрянными солнцем краями.
Хорошо, — подумал про себя Аверьянов, докурив папироску, он далеко отбросил от себя окурок, и вздохнув полной грудью, повернул за угол спальни. За мужкой спальней была женская. У него была там землячка, двушка по имени Вра Константиновна, богомольная и религіозная на рдкость; но он все-таки поддерживал с ней знакомство, хотя и расходился с ней во многом. Он порой заходил к ней на чашку чаю, поговорить о том, о сем, на злобу дня. Теперь-же он шел прочитать ей кое-что из Некрасова, так как она заявила однажды: «что-ж, вы, Семен Матвевич, всегда читаете только для себя, прочли-бы для нас что-нибудь». И вот он собрался.