Дуб тоже может обидеться
Шрифт:
– Я дико извиняюсь, - чуть картавя, проговорил тот, увидев, что на него обратили внимание.
– Как честный советский гражданин, я не мог не вмешаться в ваш разговор, услышав, как вы говорите не совсем правду дорогому Иосифу Виссарионовичу...
Профессор просто остолбенел. На его лице застыли дико выпученные глаза, искривленный в немом крике рот... Это была статуя несправедливо оскорбленного Зевса, который только что подарил людям жизнь...
– Я... лгу? Да ты... деревенский неуч..., идеалистический
– Бездарь! Как у тебя только язык поворачивается такое говорить, - он уже практически забыл о своем прежнем собеседнике.
– Не надо говорить так много плохим и неправильных слов, уважаемый профессор, - мягким успокаивающим голосом говорил Костромской.
– Я должен представиться... Я Костромской Аристофан Митрофанович, бывший учитель уездной земской гимназии и тоже имею что сказать по этому вопросу.
– Товарищ Сталин, - негромко проговорил ему в ухо, быстро среагировавший нарком.
– Он тоже привлекался наркоматом для изучения старого образца. С нами сотрудничает довольно давно... И он знахарь..., - слово «знахарь» нарком почему-то произнес с ярко выраженным акцентом, от чего оно приобрело какой-то негативный оттенок.
– К нему ходят и многие из наших, товарищ Сталин..., - последней фразой нарком дал понять, что фигура этого человека с внешностью чистокровного одесского еврея не так однозначна, как кажется на первый взгляд.
– Значит, товарищ Костромской, вы не согласны с товарищем Вишневским?
– спросил Сталин, из под прищуренных бровей рассматривая нового собеседника.
– И что же вы думаете по интересующему нас вопросу?
Тот немного помялся, не зная куда пристроить свои несуразно длинные руки. Его крупные пальцы то прятались в карманы халата, то норовили сцепиться в замок.
– Я, товарища Сталин, больше смотрю на все это с практической точки зрения, - при этих словах руками он изобразил что-то такое округлое в воздухе.
– Так сказать ближе к жизни.
86
Крупный битюг мерно вышагивал, практически без усилий вытягивая повозку.
– Вот она, родимая, господин лейтенант, - радостно бормотал возница — высокий парень с детским лицом дебила.
– Я тута почитай все знаю. Эти места чай все исходил свои ножками... Вы, господин лейтенант, не смотрите что дорога такая неухоженная. Он аккурат к старой гати ведет. В свое время тут не протолкнуться было...
Шеер заинтересованно повернул голову. Слова о былой многолюдности дорожного тракта показались ему достаточно занимательными, чтобы немного отвлечься от этого бесконечно сидения.
– Також дорога та эта соединяла и Барановичи и Слоним. Тута напрямки всего то и было что с пятьдесят верст, а в окружную почитай нужно было тяпать и все две а то и три сотни верст, - шумно сморкаясь, продолжал парень.
– Сколько тута повозок шастало... Видимо — невидимо!
– от избытка
– У самой гати место большое было, где кацапы жили, что за гатью следили... Бывало приедем с тятькой, а них ушица вариться из вот такенных карасей...
Вдруг к их повозке подбежал один из солдат из вспомогательной полиции.
– Господин лейтенант, подходим уже, - лицо у местного было конопатой, широкое.
– Какие будут приказания?
– Так..., - Шеер бодро спрыгнул с телеги.
– Минометы расположить вон у того пригорка, где небольшой просвет, - со второй повозки, где собственно их и везли козырнул полный оберефрейтор.
– Как получишь, приказ начинай.
Заброшенная дорога кончила петлять и вышла на большую поляну, противоположными краями упиравшуюся в начало оврагов.
– Ваша задача — разведка, - Петр Краевич с настороженностью вглядывался в росший неприступной стеной лес за поляной.
– Возьмите с собой отделение и проверьте там все. Осмотреть все как можно тщательнее! Выполнять!
Козырнув тот, побежал к стоявшим возле повозок солдатам. Через несколько минут, во время которых раздавались энергичные вопли, с десяток солдат выдвинулось к намеченной точке.
– Вперед, вперед, стадо ослов, - покрикивал Краевич, держась в середине отряда.
– Пришло время коммунякам холку надрать!
– А бабы там будут?
– выкрикнул один из полицаев, все время поправлявших сползающие штаны.
– Командир, будут что-ли? А то я вроде как без жинки уже цельных два дня...
– Я сейчас тебе устрою жинку..., - тот начал поворачиваться к говорившему, как со стороны деревьев ухнул выстрел.
– О! Огонь! Огонь!
– заорал он, бросаясь на землю.
– Открыть огонь, трусливые скоты!
Из ближайших кустов вновь бабахнул винтовочный выстрел. Рядом с Краевичем кто-то тонко вскрикнул.
– Эй, Димитр, причещи-ка его!
– крикнул командир в сторону пристроившегося рядом массивного пулеметчика.
– Вон там он сидит. Угости-ка.
Мужик кивнул и, прильнув в прикладу, начал стрелять. Короткие очереди вырывали из сплошной зеленой стены целые куски.
– Ото как, ото как, - приговаривал полицай всматриваясь в сторону невидимого стрелка.
– Сейчас мы тебя достанем, красная сволочь! Попомнишь ты белорусский хлебушек...
Вдруг, снова раздался выстрел. Рядом с пулеметом вскрикнул еще один человек. Тот самый, что еще недавно спрашивал про баб, теперь валялся на пожухлой траве, широко раскинув руки.
– Вот же, гнида, - шипел Краевич, оглядываясь по сторонам.
– А вы, что валяетесь?!
– лежавшие, не поднимая голов, что-то бормотали в ответ.
– Он же там один! Петро, бери с собой двоих и мухой к балке. Обойдете его слева... Что? Бегом! Отделение, дайте-ка ему огоньку! Прикроем хлопцев.