Дуб тоже может обидеться

Рус

Трубка с грохотом легла на место и лишь после этого комдив с шумом выдохнул воздух через сжатые зубы.

– Может чайку сообразить, Федор Александрович?
– участливо глядел на него пожилой ординарец.
– А? Я же мигом. Одна нога здесь, а другая там, - одной рукой он уже поглаживал закопченный бочок чайника.
– Со смородинкой... С чабрецом, - на мгновение его голос приобрел заговорщические нотки.

Полковник махнул на него рукой словно на надоедливое насекомое и наклонился над столом. Уже выходящий из землянки ординарец услышал, как

тот что-то бормотал.

– … Уже четыре дня мы тут землю зубами грызем, - размышлял комдив, вглядываясь в причудливые изгибы реки, берег которой оседлали остатки его дивизии.
– За четыре дня они дважды пытались форсировать реку здесь и здесь... Все на Любавино прут, сволочи. Медом им тут намазано!

Огрызок синего карандаша аккуратно вычертил жирную стрелку, конец которой уперся в большой заштрихованный овал.

– А Ермаково?
– карандаш уперся в другой населенный пункт, расположенный от первого в нескольких километрах.
– Оба ведь хороши, - шептал он, пытаясь понять дальнейшие замыслы противника.
– Вот, черт! Дальше будут давить или в обход пойдут?! … Хрен их разберешь!
– вдруг карандаш в его пальцах с неприятным хрустом переломился.
– Вот еще... И где эта чертова разведка? Королев!

Сверху послышалось шуршание, через секунды сменившееся на топот сапог.

– Тута, товарищ полковник!
– с трудом влез в землянку высокий боец.

– Тута, тута, - недовольно пробормотал Бобров, вставая с места.
– От Мареева было что? Нет?! Еще раз узнай! Давай, давай!
– едва тот исчез, полковник с силой растер левую часть грудины.
– Чует мое сердце, готовят они что-то... Ой, чует...

Полковник Бобров не знал, что в данный момент противник заканчивал сосредоточение в зоне его ответственности двух свежих пехотных батальонов, нацеленных на населенный пункт Ермакова. За предыдущие дни немецкое командование вело активную беспокоящую разведку обороны советских войск в этом районе. Ежедневно в разных местах группы численностью до взвода предпринимали попытку форсировать реку и закрепиться на берегу. В результате такой работы к 4 ноября в руках противника имелась подробная карта советских укреплений вплоть до указания расположений отдельных рот и батарей.

– Товарищ полковник, товарищ полковник, идута, - чуть не в ухо гаркнул возникший за спиной командира посыльный.
– Лейтенант Мареев прибыл.

Решительно отодвинув великана в сторону, в землянку вошел потрепанный лейтенант в мешковатом маскхалате. Из-под сползшего на затылок капюшона выглядывал большой светлый чуб. Но не это бросалось в глаза! Полковник увидел главное — лейтенант был совершенно опустошен. Из прежнего весельчака и балагура, который в любой рейд собирался с неизменными шуточками и прибаутками, словно вытянули стержень, оставив лишь внешнюю оболочку.

– Товарищ полковник, задание не выполнено, - хриплым голосом начал докладывать он.
– При проходе второй полосы окоп группа была обнаружена противников и уничтожена, - потерянный с остекленевшими глазами, парень опустился на скамью; рядом лег немецкий автомат, звякнув рукоятью.
– Все там легли, Федор Александрович... Все... вот кроме меня одного... Вот

такой паскудины, - он смотрел куда-то в сторону, не замечая вокруг никого.
– Лежат там, а я тут. Вот живой сижу, - он глухо застонал, обхватив голову почерневшими ладонями.
– У-у-у-у-у!

– Что встал как столб?
– заорал полковник на посыльного, изумленно тара-шившего глаза на лейтенанта.
– Спирту тащи! Хватит телиться!
– Высокий боец от командирского ора ни как не мог развязать вещмешок, где хранилась фляжка со спиртом.
– Лей, балда, лей! Сейчас самое средство! Вторую группу потеряли..., - в алюминиевую кружку щедро полилась прозрачная жидкость.
– Голову его, голову держи! Вот, давай, давай...

Лейтенант дернулся из рук, с трудом сдерживая вырывающийся из него кашель.

– Алексей, Алексей, - комдив тряханул за плечи лейтенанта, отче его его голова шатнулась словно тряпичная.
– Лейтенант Мареев, встать!
– заорал он, увидев, что прежний тон ни какого эффекта не дает.
– Смирна-а!
– того выпрямило и подбросило вверх.
– Что слюни пустил? Жалко своих! Да? Поплакаться ко мне в жилетку пришел? Смотреть мне в глаза!

Сунувшийся было с чайником ординарец, мгновенно исчез из виду едва услышал грозовые обороты в голосе комдива. Следом за ним медленно пятился к двери и посыльный. Высокая нескладная фигура осторожно, делая один крохотный шаг за другим, двигалась к выходу.

– А мне тогда как?
– Бобров жахнул о поверхность стола толстую папку с бумагами.
– Мне что, застрелиться теперь?
– пистолет птицей выпорхнул из потрепанной кобуры вцепился в ладонь.
– Вон сколько моих бойцов в землю ложиться!
– свободной рукой он вновь подобрал папку и тряхнул ею перед носом лейтенанта.
– У меня что сердце не болит за ребят?

Багровое лицо парня медленно теряло краску. Сначала спал лихорадочный румянец с его щек, потом отпустило и лоб.

– Застрелиться?
– не мог успокоиться комдив, размахивая пистолетом.
– Мочи же нет!
– он дернул рукой и в землянке раздались несколько выстрелов.
– лейтенант продолжал смотреть вперед, не моргнув ни глазом при раздавшихся выстрелах.
– Раз и все! А кто воевать будет? Кто, лейтенант? Кто фашистскую гадину гнать будет из наших городов, сел и деревень? Кто будет освобождать наших матерей? Дядя? Другой парень? Что буркалами своими зыркаешь?

Мареев не говорил ни слова. За все это время, в течение которого полковник обрушил на него град жалящих душу вопросов, Алексея била дрожь... Мелкая, гадкая, лишающая силы, она выворачивала его мышцы и кости.

– Не надо больше.., - прошептал он, с болью в глазах глядя на командира.
– Я все понял.

Бобров после этих слов посмотрел на него так, будто до этого пред ним вообще стояло пустое место.

– Понял?
– с трудом остывая, переспросил он.
– Ты понял? А раз так, что рассказывай, что видел?

– … Когда первую линию переходили, Филипчук слышал разговор двух часовых, - запинаясь начал рассказывать разведчик.
– Далеко было... Но вроде о Ленинграде говорили. Мол скоро возьмут...