Дуб тоже может обидеться
Шрифт:
У края дома, от которого до немцев было рукой подать, капитан услышал какой-то приглушенный звук и сразу же обернулся. Глаза успели поймать лишь смазанный силуэт, исчезнувший в том самом месте, где с таким неистовством ломал забор врач.
– Все, амба, обнаружили!
– прошептал он и, позабыв про осторожность, сиганул через кучу дров.
Оказавшись во дворе, он уже не скрываясь ломанулся в сторону своих товарищей.
– Командир, командир, все в порядке, - среагировал на перекошенное от злости лицо капитана Абай.
–
Возле невысокого шалаша, скрывавшего погреб, на корточках сидел весь его новоиспеченный отряд. Правда, как сразу же отметил наметанный глаз командира, один все же не сидел, а лежал. Врач лежал, широко раскинув руки словно пловец.
– Вот, гнида, чуть все не погубил, - ни как не мог успокоиться разведчик.
– Старшина, плесни-ка на него воды немного, послушать хочу … И связать надо, а то рыпнется, пристрелить придется.
Несколько капель воды, упавшие на лицо врача, оказали на него просто магическое действие. Он сразу же открыл круглые от боли глаза и застонал.
– Рот, рот, ему закройте!
– рукав чей-то рубахи сразу же запихнули ему рот.
– Заорет ведь!
– Что же ты, дорогой Карл Генрихович, так плохо себя ведешь?
– склонился над ним капитан.
– Нехорошо! Говоришь, что русак, а сам к немцам хотел бежать...
– Товарищ майор, да что с ним говорить?
– вклинился в монолог Сергей, ненавидящим взглядом впившись в связанного.
– Шлепнуть его и все дела! Он же нас немцам сдать хотел.
Медик побагровел, а его и без того круглые глаза норовили совсем выскочить из орбит. Он в отчаянии мотал головой и издавал просительные мычащие звуки.
– Только тихо и по порядку, - капитан приложил палец к губам.
– Не обмани меня, Карл Генрихович.
Несколько секунд врач быстро как рыба, выброшенная на сушу, глотал воздух.
– Я же свой, советский..., - жалостливо бормотал он, бегая глазами.
– Вы что?
– Вот же гад!
– коротко, почти без замаха, старшина ударил его по лицу.
– Свой, советский? Да твоего стука по забору только глухие не слушали! Гнида, ты, а не свой, советский! Понял!
– Это какое-тол недоразумение... Я же за баллоном полез, - шевеля разбитыми губами, шептал врач.
– Там, за забором, баллон лежал с какими-то надписями. Надо было лишь прочитать, что там написано. Вы понимаете, я же хотел подойти поближе?!
Разведчик с силой провел ладонью по лицу и с чувством выругался. Потом развернулся и скрылся в траве.
– Этот что ли?
– бросил он что-то блестящее к ногам врача, когда вернулся.
– Вон там надписи какие-то... Читай, наука, пока не шлепнули, как дезертира!
Пока врач разбирал немецкий шрифт, все молчали, стараясь не смотреть на друг на друга. Наконец, тишину прервал шепелявый голос.
– Это, несомненно, кислород, - блестящий баллон в крупных ладонях доктора выглядел эдаким недоросшим поросенком, которого оценивали покупатели.
– Вот маркировка. Доставлен со складов кригсмарине. Он достаточно свежий и судя по манометру использован почти полностью.
–
– не выдержал капитан.
– Находка таких баллонов определенно говорит в пользу версии об испытании химического оружия. Однако, это лишь один из кирпичиков... Нужно больше сведений!
54
Андрей продолжал бежать в полной темноте. Абсолютная чернота, чернильная, она окружала его со всех сторон. Временами, она приобретала просто осязаемую форму, плотно обволакивая его тело.
– Андрюшечка! Сыночек!
– лился голос, время от времени прерываясь всхлипами.
– Где же ты?! Нету моих сил больше терпеть это?
Столь родной голос словно острый нож вонзался в его сердце. Сильная жалящая боль скручивала его...
– Мама, тута я!
– через силу кричал он в ответ.
– Здесь! Я иду к тебе!
С каждым его криком вокруг становилось все светлее и светлее. Тьма распадалась на мятые рваные хлопья и медленно истончалась.
– Еще немного, мама. Потерпи немножко, - бормотал он, шаг за шагом отвоевывая себе свое старое тело.
– Еще совсем чуть-чуть...
К нему рывками стали возвращаться старые чувства... Сначала он слышал какие-то обрывки из безумной мешанины птичьих трелей, гула ветра и человеческих голосов, потом в его сознании стали возникать какие-то картины. Наконец, Андрей словно провалился в яму: свет, звуки, ощущения разом заполнили его.
– Кровинушка моя, ты меня слышишь?
– безумно родной голос, который ему так часто слышался, вновь возник в его сознании.
– Вернись ко мне!
В мгновение ока огромный лес был перерыт с самого верха — с тонких едва уловимых раскачивающихся веточек березы — и до глинистой почву, где хозяйничали скользкие корни.
– Мама, мама, - шептал лес каждым листочком, каждой травинкой.
– Я здесь мама! Я здесь с тобой!
… Сжимавшая в побелевших пальцах платок, женщина встрепенулась. Ее покрасневшие глаза встревоженно забегали по сторонам. Они в недоумении пробегали с корявой березы на длинноствольную сосну, с раскидистого орешника на раскачивающуюся осину...
Тонкие губы что-то зашептали. Еле слышно слова пробивались через воздух и уносились куда-то в пространство.
– Дева Мария, спаси и сохрани... Дева Мария спаси и сохрани...
Та самая корявая береза, что минуту назад медленно раскачивалась на ветру, осторожно склонилась перед женщиной и обхватила ветками ее лодыжки.
– … Господь есть мой щит, что защитит меня от врага человеческого и лукавого...
Гибкая плеть орешника ласкового коснулась ее головы и осторожно поправила выбившуюся из под платка прядь волос. Онемевшая от страха женщина не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Вдруг, ветер, до этого теребивший верхушки деревьев, сник и в наступившей тишине послышался чей-то едва уловимый голос. Казалось, говоривший находился где-то за тысячи километров и его слова донеслись сюда по ветру, касаясь каждого из встречавшихся по пути деревьев.