Дубль два. Книга вторая
Шрифт:
Ниссан переваливался на корнях и кочках, норовя того и гляди залечь на бок. Пират уверенно крутил штурвал. Я только сейчас заметил на обивке руля глубокие вмятины и борозды от его «хваталки». Обогнув невесть откуда взявшийся островок высокого, делового леса, мы выбрались на прогал, узкий язык твёрдой и условно ровной поверхности меж двух болот. Который упирался прямо в гору.
Ясно, что горам в этих местах, среди топей и лесов, делать нечего. Но рельеф поражал. Наверное, непривычностью и неожиданностью — после
Перед капотом высились, приближаясь, здоровенные ели, уходившие, казалось, в самое небо. Они росли по холму или небольшой сопочке так плотно, как в самом дремучем из когда-либо виденных мной ельников. Нижний ярус, кольцо деревьев, что окружало возвышенность, ветвями касался мха. Повыше росли те, у кого едва ли не до середины тянулись ровные, чистые стволы без сучков — никогда прежде такого не видел. Причём, задние ряды будто нависали над передними, протискиваясь между вершинами и ветвями. Холм казался огромным ощетинившимся ежом.
Патруль замер, не доехав до ближних елей метров десять. Мастер в своей всегдашней манере молча выбрался из-за руля, покрутил торсом, разминая спину, и, обойдя вездеход, начал выгружать из багажника на мох наши пожитки. Следом за мешками выбрались и мы с Энджи. На ровной поверхности было непривычно. А конкретно в этом месте — ещё и неуютно. Казалось, что лес изучает нас без всякой приязни, как что-то новое, неожиданное. Что вполне может оказаться угрозой. Поэтому это лучше сразу убить. Судя по тому, что Лина постоянно старалась встать так, чтобы между ней и ёлками был я, а Алиса юркнула за спину Сергия, я в этих ощущениях был не одинок.
— Держитесь, — обронил Николай из окна, заводя машину. И уехал, переваливаясь, по своей же колее. Оставив нас на тонком мостике ровной земли, покрытой тёмно-зелёным коротким и мягким мхом. Посреди двух болот и перед холмом, смотреть на который по-прежнему было неуютно. Как на ДОТ, внимательно разглядывающий незваных гостей стволами пулемётов из каждой бойницы. Или из-за каждой ветки.
— Если я хоть что-то ещё понимаю, Ось, то переть нам туда дуриком — верная смерть? — спокойно спросил дед, снова протянув мне ладонь, стоило только закурить. Угостил и его.
— Правильно понимаешь, Серый. Нам и тут, в принципе, никаких проблем загнуться, — Древо ответило почти без паузы. Но лучше б вообще не отвечало.
— Мох? — уточнил Хранитель, оглядываясь по сторонам.
— И мох, и травы, и корни, и ветви ближние. Вон та ёлочка-иголочка, зелёная-колючая, что чуть наособицу стоит, шагов на двадцать иглы мечет без промаха.
Я не стал присматриваться, о каком именно дереве он говорил. Просто сдвинул локтем Лину за спину. Дед чуть повернулся и широкой спиной полностью закрыл сестру и Павлика.
— А если по следам, по колее, обратно двинуться? — на всякий случай уточнил я. Стоять тут, как в тире, перед незнакомыми ёлочками, было очень не по себе.
— Так потонем. Гляди-ка вон, —
В это время тот «язык» твердой земли, по которому привёз нас сюда Мастер, разошёлся поперёк метрах в ста от холма, примерно посередине. Наш край стал на глазах смещаться вправо, противоположный — влево, как секции наплавного моста. Через несколько минут мы оказались на острове. Не сделав ни шагу.
— Красиво. Правда, здорово сделано. Старая школа, уважаю, — Ося, кажется, восхищался тем, что шансов выжить у нас с каждой минутой становилось всё меньше и меньше.
— Корни? — недоверчиво спросил Сергий, внимательно глядя на промоины-омуты, что на глазах затягивались ряской. Раньше общительнее был. Поездил с Болтуном, называется.
— И корни тоже. Тот, кто нас сюда позвал, сильнее меня. Гораздо сильнее. Даже стой я на месте, в своём лесу, на своей земле. Тут, если я верно чую, как бы не тысячу лет никого, кроме пары-тройки Мастеров не бывало. Ты смотри, в округе пожары, усобицы, резня да разбой — а тут, как в санатории. Воздух свежий, комаров нет, — я не мог понять, издевался он, или серьёзно говорил.
— А холмик-то непрост, ох и непрост. Девять колец защитных я вижу. И, наверное, ещё с десяток — не вижу. Если Древу здешнему никто столько времени не мешал — от кого ж оно так спряталось да затаилось? За трижды семью кольцами схоронилось?
В Речи Осины прибавилось Яри. Павлик заёрзал на руках у матери, недовольно гугукая. Лина вцепилась мне в рукав. В прошлый раз Древо вещало так размеренно, давая Мастеру клятву, что мы приехали с миром. Которую тот, видимо, привёз именно сюда. И которая, кажется, не убедила здешних хозяев открыть нам двери.
— Выпускай меня, Серый, — Древо промыслило эти три слова Речью, в которой уверенность соперничала с обречённостью.
— Как? — ахнул Сергий вслух.
— На землю. Ноги затекли, — ну, начинается. Дерево-юморист — это именно то, чего нам и не хватало для полного счастья в этой далёкой, опасной и безвыходной таёжной заднице.
— Ося, — голос Сергия чуть дрогнул.
— Давно Ося! Делай, что говорено, Серый! — снова нажало Ярью Древо. Павлик захныкал, и Алиса начала покачивать его, приговаривая что-то успокаивающее. Кажется, чисто автоматически. Потому что сама смотрела на деда, уставившегося на банку в руках, едва ли не с ужасом.
Хранитель осторожно опустился на колени. Левой рукой накрыл горлышко, а правой стал бережно переворачивать Осин домик, следя, чтобы росточки не помялись или погнулись. Когда каждый из трёх стволиков-черенков разместился между пальцами, Сергий отставил банку, положив правую руку поверх комка земли, белые ниточки корней в котором, шевелясь, на глазах втягивались внутрь. Перевернув Древо замершими листиками вверх, дед вытянул руки перед собой. Мне показалось, что я заметил слёзы в его глазах. По сфере его, привычно красно-белой, протянулсь синие стрелы тревоги. Между ладонями, вокруг корней Осины, разгорался ярко-алый шар.