Дубль два
Шрифт:
— Угощайтесь, пожалуйста.
Старик изогнул бровь, глянул на посуду. Полез за пазуху, достал и расстелил на камне газету. Вынул два варёных, вроде бы, яйца. И спичечный коробок, хотя прикуривал от зажигалки. Если я ещё хоть что-то понимал — в коробке должна была обнаружиться соль. С другой стороны он вытянул завёрнутые в чистую тряпицу два куска ржаного хлеба. У меня внутри что-то булькнуло вопросительно.
— Подходи давай, гость нежданный. В одиночку пить — примета плохая, — дед похлопал рукой по камню напротив себя. Мне
— Как звать-то тебя, альпинист… промышленный? — казалось, он нарочно пропустил какое-то важное связующее слово во фразе. А сам тем временем осторожно очищал с одного, тупого конца, яичко, оказавшееся сырым.
— Ярик, — ответил я, не сводя глаз с его толстых пальцев, ловко управлявшихся и со скорлупой, и с самым сложным — тоненькой плёночкой под ней.
— Ярослав, выходит? — уточнил старик, не сводя глаз с яйца, которое посыпал крупной солью из коробка. Я кивнул.
— Странно. Не похож, — заключил он, вручив мне в правую руку бутылку, а в левую — яйцо.
Я глотнул и тут же запил-закусил одновременно. Водка была тёплая, а белок и желток — прохладные, солёные и какие-то поразительно вкусные. Или это из-за того, что я до этого ел позавчера?
— А Вас как зовут? — спросил я старика, чувствуя, как проходит голова и перестают чесаться комариные укусы. Это чьим яичком он меня угостил, Жар-Птицыным?
— А нас зови Алексеичем, — разрешил дед и приложил горлышко к усам, сразу ополовинив оставшееся. — Только на «Вы» не надо. Один я тут.
Он занюхал горбушкой чёрного, протянув второй кусок мне. Я принял, кивнув с благодарностью. Показалось, что последние слова странный старик произнёс с какой-то старой грустью.
— А почему я не похож на моё имя? — заинтересовался я. И сам удивился этому забытому чувству. Простого живого интереса и вправду давно не испытывал.
— Ярослав — два корня: «ярый» и «слава». Слава о тебе была бы дрянная, залезь ты на сосну-то. А яри в тебе ни вот столечко нету, — он показал маленькую щепотку соли, прежде чем засыпать её во второе яйцо, очищенное точно так же, как и первое.
— А Вы… А ты, Алексеич, откуда знаешь? — дед как раз снова снабдил меня всем необходимым, заняв мне обе руки. Дождался, когда я продышусь, и ответил:
— А чего там знать-то? Я ж леший. Ты только с дороги свернул ко мне — я всё и понял!
Я уставился на старика с опасливым недоверием. Странно. Вроде бы моя нервная система уже давно системой не была, а тут вдруг ни с того ни с сего — критическое мышление. Да после всего.
— Правда? — ничего умнее спросить не придумалось. Рано хвастался.
— Нет, конечно! — возмущённо вскинулся дед. — Тебе сколько лет-то, Ярик, что в сказки веришь?
— Двадцать восемь, — честно, как учили, ответил я.
— Риторический был вопрос, — буркнул старик, глотнув и откусив хлеба на удивление белыми и крепкими зубами.
Я решительно ничего не понимал. Со мной в подмосковном лесу беседовал дядя Митя, который оказался лешим, или не
— Гляди-ка вон, пока последние мозги-то не сломал, — хмыкнул Алексеич, вынимая из-за пазухи ещё и планшет. Пространственный карман у него там, что ли?
Планшет был китайский, недорогой и не новый, но заботливо завёрнутый в полиэтиленовый пакет. Я таких давно не видел — сейчас перешли на тонкие, шуршащие. Новый материал назывался «ПВД», «полиэтилен высокого давления». Он был экономичнее, дешевле и гораздо слабее того, который «низкого давления» — тот потолще, поплотнее и покрепче. Когда я был маленьким — мама стирала пакеты и вешала сушиться на кафельный фартук между плитой и раковиной, мазнув по плитке коричневым хозяйственным мылом. С тонкими шуршащими недоразумениями такой номер вряд ли прошёл бы. Да и недостатка в них теперь не было — в каждом магазине по нескольку рулонов, рви — не хочу. У деда же пакет выглядел стиранным неоднократно — почти непрозрачный. С историей вещь.
— Вот! Сын подарил, — гордо похвалился старик. — Гляди, видал такое?
И показал мне на экране планшета одну из иконок приложений. Там их было всего штук пять-семь, даже удивительно. А указывал он на синий квадратик, в котором распахнула крылья какая-то белая птица с хохолком и раскрытой книгой на груди. Это я знал — сам таким же пользовался. Импортных новинок детективов, хоррора и прочей жести, что любила читать Катя, там не было, зато современной отечественной прозы — почти вся. Я читал про попаданцев и городское фэнтези. Было интересно. Иногда задумывался, что тогда, в прошлом, было как-то проще и честнее, что ли.
— Тут один сочинитель пишет знатно, про ведьм, оборотней, упырей всяких, что вокруг нас живут, — оживлённо вещал Алексеич, — забавно выходит у него. А парни, типа тебя, Сашка да Валерка, попадают в разные истории.
Я моргнул и сглотнул. Легче не становилось. Дядя Митя, сидя на камне и дымя самокруткой, продолжал мне рассказывать, в деталях и весело, про банкира и архивариуса, о которых я и сам с удовольствием читал раньше. Пока… Ну, в общем, можно сказать так, что с «Миром Ночи» я познакомился до того, как всю мой собственный мир поглотила чёртова тьма.
— А про Кортеса и Головина читали? — робко спросил я, когда дед выдохся рассказывать про старую паскуду Шлюндта.
— Про Головина чего-то помню, было недавно. Он ещё с Волковым и банкиром одним барагозил, тоже интересно. А Кортес — он пират, вроде, не? — заинтересовался старик.
Я рассказал странному деду про «Тайный город». Про зелёных ведьм он слушал с особым вниманием. Про рыжих рыцарей и воинов Нави — с меньшим интересом. Но автора и название записал. Я же про историю какого-то Волкова не читал — видимо, недавно вышла книга. За последние полгода я читал в основном свидетельства. Чаще — лилово-фиолетовые. И серо-синее вот недавно.