Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг

Френч Тана

Он сидел на полу в кухне. Дверца шкафа была открыта — того шкафа, в задней стенке которого он проделал дыру, — он прижалсяк полу рядом с отверстием, словно огромный зверь, готовый к прыжку. Одну руку Пэт положил на полку шкафа, а в другой держал серебряную вазу — подарок от моей бабушки. Раньше ваза стояла на подоконнике в нашей спальне — я ставила в нее розовые розы, чтобы они напоминали нам о дне свадьбы. А рядом с Пэтом на полу лежал нож, очень острый кухонный нож — один из тех, что мы купили, когда еще готовили по рецептам Гордона Рэмзи… "Что ты делаешь?" —

спросила я.

Пэт сказал: "Заткнись. Слушай". Я ничего не услышала — потому что там ничего не было! Я говорю: "Никого там нет".

Пэт засмеялся — на меня он даже не смотрел, он глаз не сводил с этого шкафа. И он сказал, он сказал: "Он хочет, чтобы ты так думала. Он же прямо там, за стеной, и я его слышу — если заткнешься хоть на секунду, то тоже его услышишь. Зверь хитрый: он сидит тихо-тихо, но едва я собираюсь сдаться, он чуть-чуть царапает лапой, просто чтобы я не расслаблялся, словно смеется надо мной. Да пошел он! Я умнее его, я рассчитываю на несколько ходов вперед. Ну да, у него есть план — но у меня он тоже есть. Я знаю, чего хочу, я готов к бою".

Я говорю: "Ты о чем?" — а Пэт изгибается в мою сторону и практически шепчет — словно эта тварь может его понять:"Наконец-то я догадался, чего он хочет. Ему нужен я; ты с детьми тоже, но главная цель — это я. Неудивительно, что я не мог поймать его раньше на сраное арахисовое масло и гамбургер. Ну, сволочь, давай подходи!" Он вроде как маниткого-то из дыры в шкафу, словно драться с кем-то собирается. Пэт говорит: "Зверь меня чует; я так близко, что он практически ощущает мой вкус, и это сводит его с ума. Да, он смышленый и осторожный, но рано или поздно — нет, рано, я это чувствую — желание в нем возьмет верх над осторожностью. Зверь утратит контроль над собой, высунет голову из дыры, чтобы цапнуть меня за руку, тут я его схвачу, и бам! бам! ну что, сука, теперь ты уже не такой умный, да?.."

Дженни тряслась, вспоминая это.

— Лицо у него побагровело, лоб потный, глаза навыкате — он стучал и стучал вазой, словно бил кого-то. Он был похож на сумасшедшего. Я завопила, чтобы он заткнулся. "Прекрати! С меня хватит! Посмотри на это, посмотри…"— Я ткнула рисунок ему под нос. Я пыталась не кричать, чтобы не проснулись дети — мне не хотелось, чтобы они увидели папу в таком виде, — но, похоже, мне все-таки удалось привлечь внимание Пэта. Он перестал размахивать вазой, схватил рисунок, посмотрел на него и говорит: "Ну и что?"

Я сказала: "Это рисунок Эммы. Она нарисовала его в школе". А он смотрит на меня с таким видом, типа: "И что тут такого?" Я хотела наоратьна него. Вообще мы с ним друг на друга не орем, мы не такие… не были такими. Но он сидит рядом со мной на корточках как ни в чем не бывало, и от этого я… Мне было противно даже смотреть на него. Я опустилась на колени рядом с ним и сказала: "Пэт, ты должен меня выслушать. Это нужно прекратить. Там никого нет — и никогда не было. До утра, до того как проснутся дети, ты заделаешь все эти проклятые дыры, а мониторы я утоплю в море. Мы забудем про всю эту историю и никогда, никогда, никогда не будем ее вспоминать".

Честное слово, мне показалось, что я смогла до него достучаться.

Пэт положил вазу, вытащил из шкафа руку-приманку, взял меня за руки, и я подумала… — Дженни быстро вздохнула и содрогнулась. — Его руки были такие теплые, такие сильные — как и раньше, в детстве. Он смотрел прямо на меня — и снова стал похож на прежнего Пэта. Мне показалось, что уже все хорошо, что мы с ним обнимемся, а потом придумаем, как заделать дыры, а затем ляжем спать, вместе. А много позже, когда уже станем старыми, посмеемся над этой безумной историей. Честное слово, я так и думала.

Боль в ее голосе была так глубока, что мне пришлось отвернуться — я испугался, что она разверзнется передо мной, огромная черная пропасть, идущая до самого центра Земли. Пузырьки краски на лиловой стене. Красные листья, стучащие в окно.

— Однако Пэт отвечает: "Дженни, милая моя, прекрасная женушка. Знаю, в последнее время я был скверным мужем. Не мог обеспечить тебя и детей. Вы меня поддерживали, а я просто сидел дома и все глубже тонул в дерьме".

Я пыталась сказать ему, что дело не в деньгах, что деньги уже не имеют значения, но Пэт мне не позволил. Он покачал головой и говорит: "Тс-с. Погоди. Я должен это сказать, понимаешь? Вы не виноваты, что ведете такую жизнь. У тебя должны быть самые красивые вещи и самые дорогие занавески в мире. Эмма должна заниматься танцами, Джек — ходить на матчи "Манчестер юнайтед". И меня убивает мысль о том, что я не могу вам дать все необходимое. Но одно я могу сделать — покончить с этим гадом. Мы его набьем и повесим на стену гостиной. Как тебе такая мысль?"

Он гладил меня по голове, по щеке, улыбалсямне — клянусь Богом, он выглядел счастливым, радостным, словно решение всех наших проблем сияет прямо перед ним и он точно знает, как его поймать. Он говорит: "Поверь мне. Пожалуйста. Я наконец-то знаю, что делаю. Джен, наш чудесный домик снова будет в безопасности. Дети будут в безопасности. Не волнуйся, детка. Все хорошо. Я не дам этой твари добраться до тебя".

Голос Дженни то звенел, то срывался на хрип; она стиснула кулаки.

— Я не знала, как ему это сказать, что именно это он и делал — позволял этой твари, этому зверю, идиотскому воображаемому зверюесть Джека и Эмму живьем. Каждую секунду, которую Пэт провел у этой дыры, зверь пожирал их рассудок. Если он хотел о них позаботиться, нужно было просто прекратить все это! Заделать дыры! Убрать прочь чертову вазу!

Дженни была на грани истерики, и я едва понимал, что она говорит. Возможно, кто-нибудь другой похлопал бы ее по плечу, нашел нужные слова. Но я не мог к ней прикоснуться. Я протянул ей стакан с водой, и Дженни уткнулась в него. Задыхаясь и кашляя, она наконец сумела глотнуть воды, и эти ужасные звуки затихли.

— Я просто сидела рядом с ним на полу, — сказала Дженни в стакан. — Там был лютый холод, но я не могла подняться. У меня страшно кружилась голова, все вокруг кренилось и скользило. Я знала — если попытаюсь встать, то упаду и разобью голову о шкаф. Кажется, мы так часа два просидели. Я держала его в руках, — указала она на рисунок, уже залитый каплями воды, — и боялась отвести от него взгляд хоть на секунду. Мне казалось, что тогда я забуду, что он вообще существует и что с ним нужно что-то делать.