Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг

Френч Тана

Она показала рукой куда-то в область живота.

— Он тянул здесь… мою пижаму — наверное, пытался разглядеть… Он был весь в крови, и я не могла понять почему, ведь боли я совсем не чувствовала. Я сказала: "Конор, ты должен мне помочь". Сначала он не понял, повторял: "Все хорошо, все хорошо, я вызову "скорую"", — и двинулся к телефону, но тогда я завопила. Вцепилась в него и кричала: "Нет!" — пока он не остановился.

И в этот момент за толстый свитер Конора зацепился ноготь, треснувший, когда Эмма боролась за жизнь, ноготь, который подцепил клочок розовой шерсти с вышитой подушки. Ни Конор, ни Дженни не заметили — и неудивительно. А позднее, уже у себя дома, когда Конор сорвал с себя

окровавленную одежду и бросил на пол, он также не заметил, как ноготь упал на ковер. Он был ослеплен, обожжен, молился о том, чтобы когда-нибудь забыть ту кухню.

— Я сказала: "Ты не понимаешь. Никакой "скорой". Не хочу скорую". Он ответил: "Все будет в порядке, тебя мигом вылечат…" Он крепко меня обнимал — вжал меня лицом в свитер. Прошла целая вечность, прежде чем я смогла отстраниться и заговорить.

Дженни по-прежнему смотрела в пустоту, однако губы у нее расслабились словно у ребенка и лицо выглядело почти умиротворенным. Для нее все плохое закончилось — эта часть казалась хеппи-эндом.

— Я больше не боялась. Точно знала, что нужно делать, — словно читала то, что написано передо мной. Рисунок, этот ужасный рисунок Эммы, лежал на полу. "Забери это, — сказала я. — Положи в карман, а дома сожги". Конор затолкал его в карман — вряд ли он его разглядел, он просто делал, что я ему говорила. Если бы рисунок кто-то нашел, то обо всем догадался бы — вы же догадались, — а этого нельзя было допустить. Все бы решили, что Пэт сошел с ума. Он этого не заслужил.

— Нет, не заслужил, — ответил я. Но потом, дома, Конор не смог сжечь рисунок. Он сохранил его — последнее послание от своей крестницы, последний подарок.

— Потом я сказала: "Вот, вот нож, сделай это, Конор. Пожалуйста. Ты должен". И вложила нож ему в руку. Какой у него был взгляд… Он посмотрел на нож, потом на меня — словно он меня боится, словно я самое жуткое чудовище в мире. "Ты не соображаешь", — сказал он, но я ответила: "Я все соображаю", — и попыталась снова завопить, но вышел только шепот. Я говорю: "Пэт умер; я ударила его ножом, и он умер…"

Конор говорит: "Почему? Дженни, Боже мой, что произошло?"

Дженни издала болезненный скрежет — возможно, это был смех.

— Если бы у нас был месяц или два, тогда, возможно… Так что я просто сказала: "Не надо "скорой". Пожалуйста". Конор говорит: "Постой. Погоди, погоди", — опускает меня на пол и ползет к Пэту. Он повернул ему голову и что-то сделал — не знаю что: может, попытался открыть глаза. Он ничего не сказал, но я увидела его лицо и все поняла. Я была рада, что хотя бы это я поняла.

Я подумал — сколько же раз Конор снова и снова прокручивал эти минуты в своей голове, уставившись в потолок камеры, сколько раз менял одну крошечную деталь? "Если бы я не заснул, если бы я встал, как только услышал шум. Если бы я бежал быстрее, если бы не замешкался, вставляя ключ". Если бы он добрался до кухни на пару минут раньше, то по крайней мере успел бы спасти Пэта.

— Но потом Конор начал вставать, — сказала Дженни. — Пытался уцепиться за стол, на котором стоял компьютер, но все время падал — может, ноги скользили в крови или голова кружилась. Но я знала, что он направляется к выходу, хочет подняться наверх. Я ухватилась за его штанину и сказала: "Нет, не ходи туда. Они тоже умерли. Я должна была увести их отсюда". Конор… упал на колени и сказал… голова у него была опущена, но я все равно услышала: "О Боже".

До той минуты он, наверное, полагал, что это была ссора между супругами, которая превратилась во что-то ужасное, что любовь под невообразимым давлением трансформировалось в нечто вроде алмаза, режущего и плоть и кости. Может, он даже думал, что Дженни защищалась, что сознание Пэта в конце концов отказало и он набросился

на нее. Но как только она рассказала про детей, в этой истории уже не осталось места для ответов, комфорта, "скорой", медиков и будущего.

— Я сказала: "Я должна быть с детьми. И с Пэтом. Конор, пожалуйста, забери меня отсюда". Конор кашлянул, словно его тошнило, и сказал: "Не могу". Он словно надеялся, что это какой-то кошмар, словно хотел проснуться, чтобы все это исчезло. Мне удалось подобраться к нему поближе — пришлось ползти, потому что ноги онемели и дрожали. Я схватила его за руку и сказала: "Конор, ты должен. Мне нельзя здесь оставаться. Пожалуйста, поторопись. Пожалуйста".

Голос Дженни затихал, превращался в едва слышный хрип — ее силы были на исходе.

— Он сел рядом, снова прижал меня к груди и сказал. "Все хорошо. Все хорошо. Закрой глаза". Погладил меня по голове. Я сказала: "Спасибо", — и закрыла глаза.

Дженни вытянула руки, перевернула их ладонями вверх.

— Это все, — сказала она.

Конор верил, что это последняя услуга, которую он окажет Дженни. Перед уходом он сделал кое-что и для Пэта: стер данные в компьютере и забрал орудие убийства. Неудивительно, что информация была удалена быстро и кое-как: каждая секунда, проведенная в том доме, рвала на части его мозг. Но Конор знал: если мы прочитаем поток безумия, который хранится в компьютере, если не найдем улик, указывающих на то, что дома был кто-то посторонний, то не станем заниматься никем, кроме Пэта.

Наверное, он понимал и то, что сам будет в безопасности — по крайней мере, в относительной безопасности, — если свалит все на Пэта. Однако он, как и я, считал, что так делать нельзя. Он упустил шанс спасти друга и поэтому пошел на риск, чтобы сохранить воспоминания о двадцати девяти годах, которые Пэт успел прожить.

Когда мы пришли за ним, он положился на молчание, на свои перчатки, надеясь, что мы ничего не сможем доказать. Но потом я сказал ему, что Дженни жива, и, прежде чем я успел выбить из нее истину, он оказал ей еще одну услугу. Наверное, он был даже рад этой возможности.

— Видите? Конор делал только то, о чем я его попросила.

Ее рука снова задвигалась на одеяле, потянулась ко мне. В голосе Дженни появились тревожные нотки.

— Он напал на вас, — сказал я. — Судя по тому, что говорите вы оба, он пытался убить вас. Это преступление. Согласие жертвы не является оправданием для убийства.

— Я заставила его это сделать. Вы не имеете права сажать его в тюрьму за это.

— Все зависит от обстоятельств. Если вы расскажете все это в суде, тогда действительно есть отличный шанс, что Конор выйдет на свободу. Присяжные тоже люди — иногда они закрывают глаза на правила и руководствуются своей совестью. Если вы дадите показания мне, возможно, я смогу что-то сделать. Но пока что в нашем распоряжении только улики и признание Конора, и если опираться на них, то он виновен в трех убийствах.

— Но он же никого не убивал! Я же все вам рассказала! Вы же обещали…

— Вы изложили свою версию, Конор — свою. Улики не противоречат ни одной из них, но Конор готов дать показания под присягой. Значит, его версия имеет гораздо больший вес, чем ваша.

— Но вы же мне верите, да? А если так…

Ее рука добралась до моей. Дженни сжала мои пальцы словно ребенок. Ее ладонь была страшно холодной и такой худой, что я чувствовал, как в ней шевелятся кости.

— Я все равно ничего не могу сделать. Я не присяжный и не могу позволить себе такую роскошь, как действовать по совести. Мой долг — полагаться на улики. Миссис Спейн, если не хотите, чтобы Конор сел в тюрьму, вы должны спасти его в суде. После того, что он для вас сделал, вы в долгу перед ним.