Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Или Джоанна не имеет к этому отношения. Призрак — плод воображения Элисон, и след на руке — результат случайности, как сказала Маккенна.
— Может, и так.
Звук шагов затих. Вновь воцарилась белоснежная тишина, наполнив пространство смутными образами, мелькавшими на самой границе видимого; и стало еще труднее поверить, что происходящее здесь можно объяснить простой игрой воображения и случайностью.
— Маккенна и живет тут? — спросил я.
— Нет. Она же разумная тетка. Но не уйдет домой, пока мы здесь.
Мы.
—
Конвей приоткрыла сумку, проверила, на месте ли книга.
— Движуха. — Она даже не пыталась скрыть удовольствие. — Я ж говорила.
12
Отчасти они оказались правы: во второй раз все было иначе, и в третий. И оказалось, что это неважно. Поляна, где они лежат и разговаривают днем, по ночам открывается им иной, чудесной стороной. И предвкушением обещанного чуда — нужно только дождаться нужного момента — пронизана вся их жизнь.
Никогда не думала, что у меня будут такие подруги, как вы, девчонки, говорит Бекка на третью ночь. Никогда. Вы — мои чудеса.
И даже Джулия не отшучивается в ответ. Четыре руки сплетаются на траве, теплые и спокойные.
Конец января, половина одиннадцатого вечера. Через пятнадцать минут погасят свет для третьего и четвертого года в Килде и Колме. Крису Харперу — он чистит зубы, недовольно переминаясь на холодной кафельной плитке в душевой и прислушиваясь к парочке парней, которые изводят в сортире какого-то первогодка; прикидывает, стоит ли вмешиваться в такие пустяки, — остается жить чуть меньше четырех месяцев.
А неподалеку, за пеленой тьмы, скрывается Килда, снег щекочет оконные стекла — маленькие крепкие снежинки, совсем не липкие. Зима ввела строгий режим: солнце садится рано, а гадкая ледяная крупа и эпидемия простуды означают, что вот уже неделю Джулия, Холли, Селена и Бекка не вырывались на свет божий. И постепенно впадают в бешенство, сидя взаперти и шмыгая носами. Они спорят по поводу дискотеки в День святого Валентина.
— Я не пойду, — заявляет Бекка.
Холли лежит в пижаме поверх своей постели и торопливо списывает у Джулии математику, разбрасывая там и сям мелкие ошибки для правдоподобности.
— Чего так?
— Да потому что лучше уж иголки под ногти, чем втискиваться в идиотское платье с идиотской микро-мини-юбкой и идиотским глубоким декольте, даже если бы у меня и водилось такое барахло, которого у меня, разумеется, нет и никогда не будет. Вот почему.
— Но придется пойти, — замечает со своей кровати Джулия, не поднимая головы от книжки.
— Не пойду.
— Если не пойдешь, тебя погонят к сестре Игнатиус и она начнет спрашивать, не потому ли ты не хочешь идти, что пережила насилие в детстве, а когда ты скажешь, что нет, конечно, она скажет, что тебе необходимо заняться собственной самооценкой.
Бекка резко садится на кровати, обхватывает руками колени — взведенный раскрасневшийся комок
— У меня все в порядке с самооценкой. У меня настолько высокая самооценка, что я не намерена носить идиотскую одежду только потому, что такое носят все.
— Эй, полегче на поворотах. Мое платье совсем не идиотское. — У Джулии роскошное обтягивающее платье, черное в алый горошек, она несколько месяцев копила на него и купила на распродаже всего пару недель назад. Это самая крутая вещь в ее жизни, и, надо признать, ей действительно нравится, как она в нем выглядит.
— Твое платье — нет. А вот я в нем была бы полной идиоткой. Потому что ненавидела бы это все.
— Тогда почему, — интересуется Селена, натягивая пижаму через голову, — ты не наденешь то, что тебе нравится?
— Мне нравятся джинсы.
— Ну так надень джинсы.
— Ага, конечно. А ты наденешь?
— Я пойду в голубом бабушкином платье. Том, что я вам показывала. — Небесно-голубое мини, которое бабушка Селены носила в шестидесятые, когда работала продавщицей в шикарном районе Лондона, чуть узковато Селене в груди, но она все равно его наденет.
— Вот именно, — бурчит Бекка. — Хол, а ты в джинсах пойдешь?
— Ой, блин! — Холли стирает ошибку, которая оказалась серьезнее, чем планировалось. — Мама купила мне на Рождество лиловое платье. Оно реально ничего. В нем, наверное, и пойду.
— Итак, либо я буду единственной лузершей в джинсах, либо должна купить дебильное платье, которое буду ненавидеть, и стать убогой трусливой лицемеркой. Нет уж, благодарю.
— Купи платьишко, — бросает Джулия, переворачивая страницу. — Повесели нас.
Бекка показывает ей средний палец. Джулия ухмыляется и отвечает тем же. Ей нравится новая дерзкая Бекка.
— Это не смешно. Вы оставите меня тут одну, и я весь вечер буду сидеть и делать дебильные психологические упражнения на самооценку от сестры Игнатиус, а вы будете вертеть задницами в своих идиотских нарядах перед…
— Ну так пойдем, какого хрена…
— Я не хочу!
— Тогда чего ты хочешь? Хочешь, чтобы мы остались дома только потому, что тебе не нравится носить платья? — Джулия резко сует книгу под подушку и садится. Уловив новые нотки в ее голосе, Холли и Селена прекращают свои дела. — Но знаешь, нет, иди на хрен.
— Я думала, в том-то и смысл, что мы не должны делать что-то только потому, что так делают все…
— Я иду туда не потому, что так делают все, гений ты наш. Я иду, потому что мне действительно хочется. Потому что это весело, слыхала такое слово? Если ты предпочитаешь торчать здесь со своими упражнениями на самооценку, флаг тебе в руки. А я пойду.
— О, спасибо, покорнейше благодарю. А ты вроде считаешься моей подругой…