Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Нет, я знаю.
Отец не отвечает. Придерживает перед ней дверь. Воздух, раскрывший им объятия, нежен, он ласково гладит их щеки сладкой зеленью и золотом; небо празднично-синее.
Когда, спустившись по ступеням, они шуршат гравием, пересекая дорожку, отец говорит:
— Хотелось бы верить, что если ты что-то знаешь — что угодно, даже если в итоге это полная ерунда, — ты бы обязательно рассказала мне.
— Я не дура, — закатывает глаза Холли.
— И в мыслях не было. Но в твоем возрасте — припоминаю, как оно было со мной несколько
Холли это уже поняла. До мозга костей — они становятся гибкими и податливыми, как травинки, в них нет стержня. Вспоминает Селену, как та тряпичной куклой обмякла на стуле. Нужно что-то делать, а ей не за что ухватиться. Хочется поднять Селену, вручить ее отцу прямо в руки и сказать: хорошенько позаботься о ней.
Чувствует спиной взгляд Джоанны из высокого стрельчатого окна библиотеки. Как будто та умудряется злобно ущипнуть даже на расстоянии, даже сквозь залитое солнцем пространство.
— Я вообще-то немного в курсе. Забыл?
Судя по тому, как отец вскинул подбородок, ей удалось застать его врасплох. Они никогда не разговаривали о том времени, когда она была ребенком.
— О’кей, — произносит он секундой позже. Поверил или нет, но не собирается дальше развивать эту тему. — Рад слышать. В таком случае я переговорю с Костелло, попрошу допросить тебя прямо сейчас, и покончим с этим. Потом спокойно и аккуратно соберешь свои вещи и поедем домой.
Холли ожидала этого, но все равно чувствует, как ноги сводит, когда она решительно возражает:
— Нет, я не поеду домой.
И отец тоже был готов, его походка ничуть не изменилась.
— Я не спрашиваю тебя, а сообщаю. Ты поедешь. Не навсегда. Всего на несколько дней, пока ребята разбираются с этим делом.
— А если не разберутся? Что тогда?
— Если до понедельника они не арестуют этого парня, мы проанализируем ситуацию. Но, полагаю, до такого не дойдет. Судя по тому, что я слышал, у них есть твердый кандидат в подозреваемые.
Этого парня. Не Джоанну. Что бы там детективы ни нарыли на бедолагу, рано или поздно оно рассыплется прямо у них в руках и им придется начать заново.
— Ладно. — Холли становится милой и послушной. — Я ведь могу взять с собой Лени и Бекку, да?
— С чего бы? — удивляется отец.
— Их родители в отъезде. Они же могут пожить у нас дома?
— Э-э, — отец озадаченно чешет в затылке, — не уверен, что мы сможем их разместить, дорогая.
— Ты же сказал, это всего на пару дней. В чем проблема?
— Я думаю, что всего на пару дней, но с этой фигней ничего нельзя гарантировать. И у меня нет разрешения от их родителей забирать их из школы. Не хочу, чтобы меня зацапали за похищение детей.
Холли шутки не принимает.
— Если мне опасно здесь оставаться, значит, им тоже.
— Не думаю, что
Он улыбается ей, и от тяжести его ладони на макушке так хочется, чтобы все напряженные мышцы мгновенно расслабились. Хорошо бы зарыться лицом ему в плечо, закутаться в его запах — кожаной куртки, табака и мыла; грезить, наматывая пряди волос на палец и соглашаясь с каждым его словом. Она бы так и сделала, вот только тайны, которые Селена скрывает в своей голове, в любой момент могут просыпаться и теннисными шариками запрыгать по полу, если Холли не будет рядом, чтобы удержать их на месте.
— Если ты заберешь меня домой, — говорит она, — то все подумают, будто тебе что-то известно. Я не могу оставить Селену и Бекку с мыслью, что убийца в любой момент может вернуться, а им даже некуда бежать. Если они остаются здесь, они должны знать, что это безопасно. И единственный способ их убедить — показать, что здесь вполне безопасно для меня.
Отец, запрокинув голову, издает короткий смешок:
— Мне нравится, как ты это делаешь, малышка. И, если хочешь, я с радостью усажу рядком твоих подружек и скажу им, что готов поставить кучу денег на то, что здесь совершенно безопасно. Но как бы я ни любил Селену и Бекку, у них есть свои родители, которые за них отвечают, а не я.
И он говорит искренне, он действительно не думает, что им угрожает опасность. Просто хочет, чтобы Холли сидела дома, не потому что здесь ее могут убить, но потому что еще одна история с убийством может вновь травмировать ее хрупкую детскую психику.
Холли больше не нужны ласковые папочкины обнимашки. Она жаждет крови.
И яростно бросает в лицо отцу:
— Я за них отвечаю. Потому что они — моя семья.
Засчитано: отец больше не смеется.
— Может, и так. Хотелось бы думать, что я тоже.
— Ты уже взрослый. Если ты без причины впадаешь в паранойю, это твои проблемы. Не мои.
Подергивающаяся мышца на щеке отца означает, что она, кажется, ведет в счете. Эта мысль пугает Холли настолько, что хочется отыграть обратно, одним судорожным глотком втянуть сказанные слова и бежать в школу паковать вещи. Но она молчит и старается шагать шире, в ногу с ним. Гравий под их ногами шуршит в унисон.
— Иногда я думаю, что мама права, — криво усмехнувшись, говорит отец. — Ты — мое возмездие.
— То есть я могу остаться?
— Меня это совсем не радует.
— Ну, знаешь, никого не радует происходящее.
На этих словах его улыбка наконец расползается и на другую половину рта.
— Хорошо. Предлагаю сделку. Ты можешь остаться, если дашь мне слово, что расскажешь мне или следователям обо всем, что может оказаться существенным. Даже если ты это таковым не считаешь. Все, что знаешь, все, что заметила, все, что, по-твоему, неубедительно и маловероятно или даже просто тебе показалось. Согласна?