Дубовая рубаха
Шрифт:
Мечтал ли я о погибели бросаясь в этот омут с головой? Как и всякий восторженный юноша, избравший себе судьбу бальзаковского Люсьена я лишь этим и грезил, нарочно выдумывая массу неправдоподобных причин держаться заданного курса. Возводя меж собой и миром высокие стены, кирпичами которой служили убеждения и можно даже сказать философские теории, впрочем, довольно таки поверхностные и даже перевернутые с ног на голову моим воспаленным от постоянного потребления вина разумом, я каждый день находил себе новые поводы для страдания. Исходной точкой, той самой ступенью оттолкнувшись от которой я оказался в притоне, был конфликт с Катериной Викторовной. И если на поле брани войска противников друг на друга взирая, знают, что лишь огнем и мечом возможно добиться победы, то война развязанная мной имела совсем другие свойства. То было противостояние интересов, и настолько противоречивых, что за неимением точек соприкосновения абсолютно во всех вопросах, сражение как таковое было
Разговаривая о совершенно несовместимых друг с другом вещах каждый из нас был прав по своему, а значит ошибался и я, и Катерина Викторовна. В подобных ситуациях, и в этом я убедился в последующем, единственным судьей, справедливым и беспристрастным, является время, которое решит все за сражающихся, если те конечно не будут этому противится. И устав от того, что все наши усилия бессмысленны, а слова пущены в пустую, мы сложили оружие и стали ждать наступления того самого дня, когда я наконец-то смогу понять свою мать, а она в свою очередь меня.
Но преображение это произошло там, в будущем, и можно даже сказать совершенно с другим человеком, а не с юношей, который все глубже и глубже увязал в болоте, даже не замечая этого. Говоря о падении я упоминал, что есть в нем нечто величавое, а что именно так и не указал. Причиной же по которой этот процесс был обрисован именно так, а не иначе, является одно из убеждений, коим я придерживался ранее, и даже сейчас спустя годы, если не следую, то по крайней мере отдаю должное.
Снисхождение в ад, столь же возвышено как и восхождение на небеса, если оно имеет под собой твердое намерение. Неоднократно взвесив все За и Против, пройдя испытание сомнениями и вопросами к собственным рассудку и совести, добровольный грешник во многом схож со святым, который так же отрекается от середины и видит лишь черное и белое. Так я подходил к этому вопросу, и потому падение моё было более стремительно, чем оно могло бы быть осуществляясь само по себе. Отталкиваясь от этого постулата о середине, я естественно все более и более от неё удалялся, потому как постоянно сталкивался с её представителями, которых поголовно считал глупцами. Они, эти приверженцы, моим доводам о черном и белом противопоставляли лишь теорию о том, что в жизни имеется масса цветов. И во многом я был с ними согласен, но что может дать эта синяя, зеленая и желтая мишура, беспрестанно циркулирующая в пространстве и сбивающая меня с толку? Любому художнику известно, что смешав в одно все цвета разом, получится нечто напоминающее грязь.
По юношескому легкомыслию своему, я нисколько не сомневаясь в правильности данного предприятия, отклонил любую возможность жить серединой и взялся за изучение черного и белого. Из соображений простоты самого предмета и не забывая о противоборстве с Катериной Викторовной я принялся постигать ад, в доступных для меня пределах, и притон был для этого самым подходящим местом.
Стоит отметить, что перед любым взрослым, который мог бы задаться теми же, что и я целями, у меня было некоторое преимущество, а именно отсутствие привычек. Я к примеру, не стал бы в подражание какому-нибудь заправскому хирургу расчленять тело ада, и даже бы не подумал отыскивать в его внутренностях причину того или иного заболевания, коих у него большое количество. Нет, я был убежден в том, что с легкостью проскочу через все пожары и не обожгусь, не было сомнений и в том, что сердце моё останется равнодушным ко всем тем оргиям, становившимся доступными благодаря притону. Что и говорить, но ведь именно привычки, их количество определяет уровень зрелости человека, и если строитель в силу своего ремесла и некоторого к нему предрасположения, привык ко всему подходить капитально и строго, то и по отношению к кутежу он будет занимать точно такую же позицию, а значит и шансов вырваться из лап порока у него куда меньше.
Но я ошибался, и все мои преимущества спустя время обернулись против меня. Едва начав жить, не имея даже какого-то определенного характера, я без раздумий начал выковывать его в притоне, в этой грязной и отвратительной кузнице, где грязью было и черное, и белое.
Однажды, и пожалуй этот день запомнится мне навсегда, ведь именно тогда и началось постижение ада, который в действительности не имел никакого отношения к притону, я поймал себя на мысли, что избранный мной путь никуда привести не может. Находясь в состоянии при котором иллюзия падения, с её убежденностью в том, что похоть или пьянство являются объектом изучения и не более того, развеивается и перед тобой зловещей фигурой встает осознание, что эти два демона постепенно становятся частью тебя самого.
Абсолютно голый я лежал на полу залы, сжимая в объятиях девушку, одетую не более моего и уверенную в том, что иной жизни просто не существует. Кровь наша уже давным-давно обратилась в вино и ничего не соображая мы утопали в океане сладострастия, нелепо барахтаясь и трясясь словно
– В гальюн ускакала, – каким-то дурацким голосом проговорил Андрей, после службы на флоте имевший привычку использовать в речи морские термины.
– Вам бы следовало поменяться местами, – обращаясь ко мне прогнусавил голос незнакомца, появившегося в притоне пару часов назад – уж её то задняя часть точно никого бы не расстроила в отличии от твоей.
Все захохотали и вышли прочь из залы. Обмотавшись грязной простыней, лежащей тут же на полу я пошел вслед за ними и оказался на кухне, где веселье было в самом разгаре. Совершенно забыв о покинутой мною особе, я с бутылкой вина в руке, прижался к той, что была оскорблена моим нагим видом минуту назад и как ни странно не был ей отвергнут. Выслушивая сальные шуточки от своих собутыльников, которые на все лады пересказывали увиденную ими в зале сцену, я от души смеялся и совершенно ни о чем не думал.
Наконец-то вспомнив о брошенной на полу, я вышел с кухни и пройдя в залу обнаружил её спящей. Свернувшись калачиком и подобрав под себя все лежащие рядом с ней тряпки, она в эту секунду являлась тем кем была на самом деле, а именно ребенком, точно таким же как и я сам. Пораженный этим зрелищем я опустился на колени и осторожно приблизившись к мирно спящему ангелочку, всем существом своим прильнул к нему. Не отрывая взгляда с её лица, я сквозь полумрак царивший в комнате, сквозь искажавшие все румяна и туш, видел эту наивную красоту, тщательно сокрытую под маской блудницы, и от одного взгляда на которую по телу моему разливалось тепло. Разозлившись на себя, за то, что она лежит здесь по моей вине, я схватил её за плечи и грубо со всей имеющейся в моих руках силой, тряхнул это спящее, хрупкое тельце.
– Что случилось? – ничего не понимая пробормотала девица и посмотрела на меня смятенным взглядом своих очаровательных голубых глаз.
– Мы не закончили, – озлобленно пробормотал я, а она лишь улыбнулась.
Когда все закончилось и она уснула, как-то по-детски обхватив мои плечи, я поднялся с пола и стараясь не шуметь стал рыскать по зале в поисках своей одежды. Собравшись и тенью проскользнув в прихожую, я накинул пальто и вышел на улицу, никому ничего не сказав.
Бесцельно бродил я по потрескивающим от мороза улицам, с их без всякой пользы торчащими из промерзшей земли фонарями, давно потухшими и пропавшими в кромешной темноте ночного воздуха. Мерцающие точки на высоком, насмехающимся надо мной сейчас небе, складывались в свои извечные созвездия, на которые я и смотреть то толком не мог, боясь быть пристыженным и ими. Все, чем я жил казалось мне гадким и мерзким: закрывая глаза я видел как из стен притона вылезают все в слизи щупальца и с ног до головы окольцовывают моё тело; люди которых я называл друзьями, теперь представали передо мной в роли паяцев, вытанцовывающих на изувеченном теле того ангела, над которым я надругался, свою дьявольскую чечетку. Не говоря уже о том, что в любом зеркале пред которым я встану, сидело чудовище – похотливо скалящееся месиво, с глубокими без глаз отверстиями, смотрящими на всякого пустотой и холодом. При этой мысли тело моё сложилось пополам, словно нечто с чудовищной силой ударило меня в живот. Упав, я на какое-то время потерял контроль над своим телом и меня вырвало. На поразительной белизне снега вышедшая из меня жижа чем-то напоминала кровь, чем навеяла на меня рассуждения о смерти. Это было бы так просто, – подумалось мне и воображение тут же нарисовало болтающуюся под потолком петлю, лезвие ножа обагренного кровью и настежь распахнутое окно с болтающимися над пропастью ставнями – настолько просто, что даже страшно. И лишь сейчас я понял, насколько хрупка человеческая жизнь, но даже не стараясь думать о том, что ей необходимо дорожить, я как клещ вцепился в простоту, с коей человек может покинуть этот свет. Наложить на себя руки настолько просто, что люди приходя к этому рассуждают следующим образом, – тут я оборвал ход своих циничных мыслей и представив какого-то человека стал фантазировать какую бы он задал тираду, чтобы посмешнее вышло. Наложить на себя руки настолько просто, что я пожалуй сделаю это завтра, – проговорил человечек которого я представил – а может быть и послезавтра, ведь это такая мелочь, можно когда угодно ей заняться. Внутренне рассмеявшись, я поднялся на ноги и шатаясь, весь замерший в своем не по сезону легком пальто, заковылял в сторону притона, чтобы поскорее лечь в кровать или же напиться до беспамятства, в надежде тем самым вытравить из памяти эту досадную ночь хоть на какое-то время.